Пьесы - [7]

«Выпить, когда буду очень счастлив».

А н а с т а с и я. Но, Агафон, дорогой, вам надо переодеться.

А г а т а. Я бедна, как корабельная крыса. Все, что мое, на мне.

А н а с т а с и я (открывает комод, вынимает оттуда платье, туфли, чулки). Берите, берите!

С а ш е н ь к а (тоже достает из комода платье, бросает на кресло Агате). И у меня возьмите.

Е г о р у ш к и н. Настасья, дай ей мое габардиновое пальто!

А г а т а (под грудой вещей на кресле). Зачем, зачем так много? Только одну шерстяную юбку. Больше ничего не надо. Ведь сегодня я отплываю в Англию.

А н а с т а с и я. Опять?!

Е г о р у ш к и н. Молодец Агата!

А г а т а. Это будет величественное зрелище. Из незамерзающего порта Мурманск отходит на родину английский корабль «Лорд Глостер»… У меня уже есть там каюта. Я забежала только на полчаса, повидаться. Мне сказали, что у вас Ведеркин. И кроме того, мне очень хотелось, Петр Сергеич, пожать вам руку и сказать, что я жива.

Е г о р у ш к и н. Жмите крепче, русалка. Только не наступайте на валенки: ноги мне еще жать нельзя.

А г а т а (берет за руку Егорушкина и долго ее не выпускает). Эх, насморк у меня. А то бы я…

А н а с т а с и я (ревниво). Что ж, можете поцеловаться… Мы не расскажем Ведеркину.

А г а т а. Нет, не буду, а то еще расскажете. Дайте мне папиросу.

П о л к о в н и к. У меня нет.

Е г о р у ш к и н. И у меня нет.

А н а с т а с и я. А у меня есть! Сотня «Казбека». Курите, пожалуйста. Я привезла тебе в госпиталь, Егорушка. Оказывается, ты сидел там без папирос. Сестра говорила, что тебе по ошибке выдали махорку, а все остальные курили папиросы. А ты даже не пошел к начальнику, ничего не сказал. Почему? Начальник госпиталя был очень огорчен, когда я ему рассказала. «Что же он ко мне не обратился?»

П о л к о в н и к (закашлялся, Агате). Кажется, вы меня заразили гриппом.

Е г о р у ш к и н (смущенно). Да ну их… Стану я еще объясняться… терпеть не могу… Это Иванчук ходил жаловаться. А я хотел, потом раздумал. Я и не курил совсем в госпитале. Думал поскорее выздороветь.

Агата и полковник закуривают.

А г а т а. Расскажите же, как все это у вас произошло, Петр Сергеич.

Е г о р у ш к и н. Вы же читали…

А г а т а. Нет, вы сами расскажите.

Е г о р у ш к и н. Знаете что? Не будем сегодня говорить о войне. Бог с ней! Расскажите, Агата, что вы нам привезете из Англии.

С а ш е н ь к а. Мне чулки.

А н а с т а с и я. Мне трубку. Для Егорушки. Ему пойдет.

П о л к о в н и к. А мне эту… как ее… зажигалку.

Молчание.

А я вчера в театре был. «Коварство и любовь».

С а ш е н ь к а. Ну как?

П о л к о в н и к (подумав). Неважно.

Молчание.

А г а т а. А на улице заряды снежные, холодно… В такую погоду тонуть… брр…

А н а с т а с и я. Тсс… Не нужно о войне… Выпейте чаю.

А г а т а. Больше не хочу.

Молчание.

Е г о р у ш к и н. Вот и говорить сразу вроде не о чем стало. Брось ты, Настасья. Что за глупое предложение — не говорить о войне. Вечно ты выдумаешь.

А н а с т а с и я. Ты ведь сам это…

Е г о р у ш к и н. Ну и глупо! А о чем тогда говорить? Я ни о чем другом не могу. Разучился.

П о л к о в н и к. Это правильно. И я разучился.

А г а т а. Ну, расскажите же, Петр Сергеич, про ваш подвиг…

А н а с т а с и я. Расскажи, расскажи, Егорушка, я от тебя еще не слышала.

Е г о р у ш к и н. Брось ты, Настасья…

С а ш е н ь к а. Расскажи, папа!

Е г о р у ш к и н. Да что вы пристали? Не буду.

П о л к о в н и к. Поздно скрывать. И так все знают.

Е г о р у ш к и н (поглядев на полковника). Знают? Не все знают.

А г а т а. Вот и расскажите нам.

Е г о р у ш к и н. Ничего такого не было. Ведеркин приукрасил. Ну, вылетели мы конвоировать караван… Туман поднялся, погода не летная. Напарник мой в тумане пропал. Я севернее взял, а тут как раз навстречу три «юнкерса». Я в лоб пошел, дал очередь… задымился передний, в залив падает. Я сперва не поверил сам себе, счастью своему не поверил. Вижу, второй «юнкерс» отворачивает, нет его, в тумане растаял. А третий тут, на меня летит, бой принимает. Только я высоту взял, а тут и третий пропал. Ну, скотина, я тебя найду, я тебя найду. (Встает, берет костыль.) Злоба меня раздирает, азарт душит, вверх кидаюсь — нету, вниз ныряю… есть! Вот он, рядышком, на меня внимания не обращает, к каравану летит. Я сверху на него… А он вывернулся, маневренный, сволочь! Виноват. Из пушки бьет… Ну, воздушный бой, одним словом. Я уж все патроны расстрелял. Горит мой «томагавк», горит, прыгать надо… Качаюсь на парашюте, стропы подбираю, задрал голову, а сверху на меня «юнкерс» валится, плавно так, аккуратненько. Сбил он меня, сбил и я его. Сейчас, думаю, он мне на голову опрокинется. Вот смеху будет. Нет… Ничего. По пояс я в снег зарылся, зонтик свой отстегиваю… Отчего снег вокруг красный? Рука левая не слушается. Это, значит, когда я на парашюте болтался, они расстреливали меня… Ну, фашист, одним словом… Дайте карту, полковник. Интересный вопрос?

А г а т а. Да, да!

С а ш е н ь к а. А не хотел рассказывать.

А н а с т а с и я. Молчи, Сашенька. Слушай, слушай…

Е г о р у ш к и н (показывает на карте). Вот здесь… Между сопок «юнкерс» сел. Подальше мой «томагавк» догорает. Из «юнкерса» двое вылезают… Где третий, думаю? Выносят третьего… Убит, верно, при посадке или в воздухе я его шпокнул… Вижу, бегут двое ко мне, заметили, бегут, из пистолетов стреляют. Я прилег и чесанул из пистолета. Упал один. Готов, испекся, хорошо. И у меня пистолет упал, в снег зарылся. Не найду я его. А тут третий бежит на меня, стреляет… да я лежу, в лежачего — трудно… Убитым притворяюсь. Все пояс ищу, нож у меня там. Добежал он ко мне, я вскочил, финский ножик по самую рукоятку вогнал. В воздухе я тебя упустил, на земле свое доработаю. Катались мы с ним по снегу, как дети. Кончил я его. Теперь отдохну, слабый стал…