Пьесы - [21]
П о л к о в н и к. Сколько машин сегодня вылетело из Суоми-Ярве?
П и л о т. Не знаю.
П о л к о в н и к. Военная гордость? Ну что ж…
П и л о т. Крем…
П о л к о в н и к. Что?
П и л о т. Лицо смазать.
П о л к о в н и к. Нету крема.
П и л о т. Лицо горит.
П о л к о в н и к. А у нас госпиталь горит. Двести раненых. Вы зажгли. В штабе вам дадут крем. Кто вас сбил? Слушайте меня внимательно. (Берет со стола спичечную коробку.) Это ваш «мессершмитт-109-Ф»…
П и л о т. О, да, да.
П о л к о в н и к. Навстречу вам (берет со стола ручку) И-16.
П и л о т. Да, да.
П о л к о в н и к. Сверху ему наперерез другой И-16. (Берет со стола карандаш.) Так?
П и л о т. Так.
П о л к о в н и к. Кто из них вас сбил?
П и л о т (смотрит на карандаш и на ручку, думает). И-зексцейн… шлехт машин.
П о л к о в н и к. Я вас не об этом спрашиваю. Я сам знаю, что «мессершмитт» лучше ишака. Кто вас сбил?
В е д е р к и н. Сам не знает. Во всяком случае, не я!
Е г о р у ш к и н. И не я!
П о л к о в н и к. Помолчите. (Пилоту.) Ну?
П и л о т. Нет. Меня не сбили. (Отворачивается. Вздыхает.) Да, это так. У меня были пробиты бензиновые баки. Не осталось ни одной капли горючего. Я покинул самолет.
П о л к о в н и к. Кто же вам пробил баки? (Показывает на ручку и перо.) Этот или этот?
П и л о т. Не этот. Не этот. Другой. Не этот самолет. Называется ЯК.
В е д е р к и н (полковнику). ЯК-1! Вы, товарищ полковник!
П и л о т. Я был в облаке. Он туда стрелял. Я увидел дырки. В баках… А потом налетели два. Я уже готовил прыжок. Летать нельзя.
В е д е р к и н (смеется). Поздравляю вас, полковник.
П о л к о в н и к (извиняющимся тоном, Егорушкину). Бывает. Зря я на вас… А ты тоже хорош! Решил, что ему самолет хотят подарить. (Нюхает воздух.) Ужасно пахнет. (Смотрит на ковер; раздраженно, Егорушкину.) Что это вы натоптали здесь? Не видите, ковер лежит? Трудно было ноги вытереть? В мокрых валенках, как в конюшню.
Егорушкин покачнулся. Ведеркин подошел к нему, посмотрел на ковер, под ноги Егорушкину.
В е д е р к и н. Это… это кровь. Ты ранен?
Е г о р у ш к и н. Нет. Кажется, открылись раны на ступнях.
П о л к о в н и к (кричит). Почему же ты стоял все время, почему не сел?!
Е г о р у ш к и н (усмехнувшись). Вы не предложили мне.
П о л к о в н и к. Почему ты сразу не сказал, что у тебя открылись раны? Почему ты не пошел в лазарет? Почему ты притащился сюда?!
Е г о р у ш к и н (спокойно). Я торопился доложить вам, что не я сбил «мессершмитт-109-Ф».
П о л к о в н и к. Врача! Немедленно! Перевязать, усадить в мою машину и в госпиталь. Ведеркин!
В е д е р к и н (обнимая за плечи Егорушкина). Пойдем, Петя.
Егорушкин отстраняет Ведеркина. Уходит.
Невыносимый человек! (Уходит за ним.)
Полковник ходит по кабинету. Пилот смеется.
П о л к о в н и к. Чего вы? (Ударяет кулаком по столу.) Сколько машин вылетело из Суоми-Ярве?
П и л о т. Не знаю. И прошу мне отдать мой сувенир. Голова собаки. Это есть талисман нашей группы. И прошу мне отдать.
П о л к о в н и к (кричит). Сколько машин вылетело из Суоми-Ярве сегодня?
П и л о т (тоже кричит). Не знаю! Мы не летаем из Суоми-Ярве.
П о л к о в н и к (насторожился). Что-что?
П и л о т. Мы есть отдельная группа. Мы летаем из Киркенес. На Суоми-Ярве есть предательство. Ваши летчики знают за пять минут до того, как вылетают оттуда машины. Мы летаем из Киркенес уже третья неделя. Это есть секрет от летчиков на Суоми-Ярве. Это есть приказ генерал фон Дитль.
П о л к о в н и к (брезгливо). А я думал, вы из гордости не говорите… Постойте. Вы просите отдать вам сувенир? Голову собаки? Ваш талисман?
П и л о т (высокомерно). Да, это так.
Затемнение. Снова комната Егорушкина. Е г о р у ш к и н лежит на кровати. А н а с т а с и я бинтует ему ногу.
А н а с т а с и я. Смирно лежи! Не дергайся!
Е г о р у ш к и н. Когда ты наконец уедешь?
А н а с т а с и я. Сегодня! Сегодня уезжаю. Можешь развратничать здесь, сколько тебе угодно. Сашенька едет со мной.
Е г о р у ш к и н. Это хорошо. Отдохну наконец от вас. Где Ведеркин?
А н а с т а с и я. На пристань побежал.
Е г о р у ш к и н. Туда ему и дорога. Что это вы так окно измазали?
А н а с т а с и я. Тебе не угодишь. Не дергайся.
Е г о р у ш к и н. Уходи. Сию минуту уходи.
А н а с т а с и я. Болят ноги?
Е г о р у ш к и н. Нет, не болят.
А н а с т а с и я. А привезли без чувств. Калека, куда тебе летать!
Е г о р у ш к и н. Как я тебя ненавижу! Как ты мне надоела! Старая баба. Надела шелковое платье, лаковые туфли и думаешь, хорошо? Почему ты себе маникюр не сделала?
А н а с т а с и я (виновато). Я не успела. Тревога была. Все парикмахерские закрыты. Ты теперь не умрешь, Егорушка?
Е г о р у ш к и н. Не знаю. Не могу обещать.
А н а с т а с и я. Ты много крови потерял.
Е г о р у ш к и н. Теперь долго летать не смогу. Пять дней. А потом снова полечу. Снова меня собьют. Что ты понимаешь в этом? Ну, уезжай, я неудобный муж. Найди себе доктора, писателя, ученого. На тебе еще можно жениться. Ты красивая, у тебя волосы черные, блестят. Зачем тебе дожидаться? Что ты видела со мной? Переезды, волнения, командирский паек… За десять лет мы только один раз были с тобой в театре, и то меня вызвали после первого акта. Доживу ли я до конца этой войны? Не знаю. Не могу обещать, хотелось бы, да не знаю… Я буду летать без ног, а если руки отстрелят — без рук. Я всю жизнь буду летать, и смерть моя наверху будет. Уходи от меня. Ну, что ты мне ноги целуешь, глупая… Никто меня на земле не удержит, я летчик, я сокол… Извини меня, но я сокол, это факт. Ничего не поделаешь. Я очень тебя люблю. И мне худо без тебя. Ну, лауреатки там, скажем, балерины — это хорошо… Но я очень тебя люблю… Руки твои люблю, волосы твои люблю, шум твой, суматоху… а ты уходи от меня. Уходи, пока не поздно. Я машину больше люблю, я бой люблю… Не знаешь ты этого, не была в воздухе. Не держала штурвал. Ты знаешь, я ведь пою, да-да, честное слово, пою в небе. Фальшиво, наверно, но громко, сам себя не слышу, а пою. На земле молчу, а в воздухе пою. А в бою ругаюсь — скверно, матерно… кричу: «Смерть фашистским оккупантам!» Никто меня не слышит, а я кричу. Сам себя не слышу, а кричу. О тебе тогда не думаю. Совсем. А когда в госпитале был, всю ночь не спал — боялся… проиграют они без меня войну! Очень беспокоился. Ну что ты приуныла, старуха? Думаешь, угомониться пора? Нет, не выйдет, не смогу… Тебе, я знаю, слава нужна, поклонение… А мне начхать на это с тысячи двести метров. Не нужно это. Мне хорошо, только когда мне плохо. Такое уж дело…
