Пьесы - [25]

Входят  М о р х а у з  и  п р о ф е с с о р  С е р е б р я к о в.

М о р х а у з. Профессор, позвольте представить моего тестя, Митчела Гарвуда…

К е й. Нашего табачного короля.

С е р е б р я к о в. Очень рад.

Г а р в у д. Я тоже.

М о р х а у з. И моего коллегу, мистера Питера Кея — постоянного корреспондента…

С е р е б р я к о в. Очень приятно.

М о р х а у з. Прежде всего хочу вас еще раз поздравить, профессор, с избранием почетным членом нашего Филологического общества.

Г а р в у д. Поздравляю!

К е й. Поздравляю!

С е р е б р я к о в. Благодарю. Благодарю. Я получил месяц назад письмо президента Общества профессора Джемса Ривера, в котором он сообщил о том, что мне оказана такая честь. Я уже ответил профессору, теперь благодарю вас, господа.

М о р х а у з. Теперь позвольте, господин профессор, вручить вам мантию. (Достает из коробки мантию и берет, надевает их на смущенного Серебрякова.) Великолепно! Очень к лицу…

Г о р н и ч н а я  приносит коньяк и уходит.

Г а р в у д. И хорошо подошло к фигуре!..

С е р е б р я к о в. Благодарю вас, господин Морхауз.

Г а р в у д (поднимая бокал). Выпьем за вас, профессор, и за ваши успехи!

М о р х а у з. За дружбу ученых всего мира, независимо от географических широт!

С е р е б р я к о в. А я пью за вас, господин Морхауз. Я — новый член вашего Общества. Вы — новый корреспондент в Москве. За ваши успехи!..

Пьют.

М о р х а у з. Мне вспомнились студенческие годы, профессор. Я провел их в Сорбонне… (Напевает). «Гаудеамус игитур…».

Серебряков подхватывает слова песни.

А вы где учились, профессор?

С е р е б р я к о в. Я учился в Киевском университете святого Владимира… Но так и не успел его закончить…

М о р х а у з. Как?

С е р е б р я к о в. В пятнадцатом году я был арестован за революционную деятельность и осужден на каторгу. Уже после революции я получил диплом… И защищал его здесь, в Москве!

Г а р в у д. У вас есть сын, профессор?

С е р е б р я к о в. Да.

Г а р в у д. Он уже окончил университет?

С е р е б р я к о в. Нет, мой сын ушел добровольцем на фронт с третьего курса университета… Он летчик…

Г а р в у д. Выпьем за вашего сына, профессор, и за то, чтобы наши дети больше не знали войны…

Чокаются.

С е р е б р я к о в (поглядев на часы). Однако я не хочу злоупотреблять вашим временем и вниманием, господа. Позвольте поэтому перейти к вашему сыну, мистер Морхауз. Вы хотите, чтобы он был зачислен студентом филологического факультета? Он владеет русским языком?

М о р х а у з. Более или менее. Два года назад он начал изучать русский язык. Парень добился некоторых успехов…

С е р е б р я к о в. Теперь это ему пригодится. Далее, если я верно понял, вы настаиваете, чтобы ваш сын жил в студенческом общежитии и получал такую же стипендию и продовольственную карточку, как и все наши студенты? Так мне передала Татьяна Матвеевна Ефимова — секретарь Михаила Ивановича Калинина.

М о р х а у з. Да. Стоимость стипендии за весь срок обучения я, разумеется, внесу в Государственный банк СССР. С того дня, как Митчел станет студентом, я не намерен давать ему ни одного цента, профессор. Только по воскресеньям ему будет разрешено обедать у нас дома.

Г а р в у д. Короче, мы хотим, чтобы парень жил в тех же условиях, что и все советские студенты.

С е р е б р я к о в. Понимаю, господа. Известно ли вам, однако, что в связи с трудностями военного времени наши студенты живут и питаются хуже, чем нам бы хотелось?.. Что в студенческом общежитии… гм… несколько тесновато… И, наконец, что студенческая стипендия дает весьма ограниченные возможности… Я обязан вам это сказать как отцу, а вам как деду…

Г а р в у д. Профессор, все это нам известно. Когда мне стукнуло девятнадцать, я тоже имел, как вы выражаетесь, весьма ограниченные возможности. Дело в том, что я тогда поссорился с отцом, ушел из дому и работал около года грузчиком. Когда затем, помирившись с отцом, я вернулся домой, он ощупал мои мускулы, осмотрел мой рваный костюм и сказал: «Теперь тебе, как сыну миллионера, двойная цена, парень». Так вот, профессор, я хочу, чтобы мой внук прошел настоящую школу и знал, что такое кусок хлеба.

М о р х а у з. С другой стороны, насколько я осведомлен, еще ни один советский студент не умер от голода. Не так ли?

С е р е б р я к о в. Вы не ошибаетесь, господин Морхауз.

Г а р в у д. Вот именно. Я хочу, чтобы мой внук стал мужчиной. Когда у нас на родине однажды забастовали рабочие транспорта и вокзальные носильщики, наш Деловой клуб принял на себя их обязанности. И наши клубмены, в частности ваш покорный слуга, таскали чемоданы приехавших пассажиров и получали чаевые не хуже заправских носильщиков. И забастовщики вернулись на работу. Каково, господин профессор?

С е р е б р я к о в. Вам повезло, господин Гарвуд; если бы бастовали не только рабочие транспорта…

К е й. Верно ли, господин профессор, что в советском университете, как я слышал, введен специальный курс для иностранных студентов: организация массовых забастовок?

С е р е б р я к о в. Господин журналист, в таком курсе просто нет никакой нужды.

К е й. Почему? Ведь коммунисты рады всякой забастовке на Западе.

С е р е б р я к о в. Капиталисты сами отлично справляются с этой задачей.