Пьесы - [14]

Очень прилично, по-моему.

Евдокимов. Иди сюда.

Она подходит, он положил руки на плечи, так они стоят посредине комнаты.

Здравствуй, Наташа!

Наташа. Здравствуй, Эла!

Евдокимов. Как ты жила, Наташа?

Наташа. Знаешь, неплохо.

Евдокимов. Да? (Стараясь шутливо.) Небось, целовалась в Ташкенте с разными?.. Чего это ты мне по телефону болтала?

Наташа. Ты как жил?

Евдокимов. Нормально. Через четыре дня опыт.

Наташа. А я сегодня улетаю, в ноль тридцать. Евдокимов. Чего это ты скачешь с рейса на рейс?

Наташа. Долг зовет.

Евдокимов. Ая знаю, почему ты скачешь с рейса на рейс.

Молчание.

Тебе жить негде. Тебя мать из дому выгнала.

Пауза.

Наташа. Чепуха какая. Если я захочу, я с мамой сразу помирюсь. Приду и скажу: «А!» — и помирюсь… Откуда ты знаешь, что меня выгнали?

Евдокимов. Я все знаю. Ты к этому привыкни. Что ж ты от меня утаила, Топтыгин?

Наташа. А! Я вообще считаю, что никому не интересно слушать о чужих несчастьях. У людей своих хватает. Терпеть не могу, когда жалуются, и хватит об этом, ладно?

Евдокимов (величественно). У меня в записной книжке есть телефоны трехсот шестнадцати друзей. Они все сейчас ищут тебе комнату. К десяти вечера мы ее снимем.

Наташа. Знаешь, Элочка, давай договоримся: ты сообщи своим тремстам и шестнадцати друзьям, чтобы они ничего не искали. Я вообще одолжений не принимаю. Разве что от очень-очень близких друзей.

Евдокимов. А я не «очень близкие друзья»?

Наташа. Нет. Ты только мой любимый мужчина. Но ты не мой друг.

Евдокимов. Ты точно это знаешь?

Наташа. К сожалению, точно. Во всяком случае, я сегодня это проверю.

Евдокимов. Подожди, я только повешу картину, и ты начнешь проверять. (Прикалывает к стене плакат «Летайте самолетами Аэрофлота».)

На плакате изображена стюардесса. Внизу надпись карандашом «Приветик, Наташа!»

Наташа (смеется). Почему всегда нужно издеваться?

Евдокимов. Есть картина. Обстановка создана. Сейчас я буду петь песни.

Наташа. Какие песни?

Евдокимов. Ты не знаешь самого главного: я сочиняю песни. Нет, совершенно серьезно. У нас в академгородке все поют мои песни… Представляешь, картиночка: сидят доктора наук, пожилые, лысые… и поют песни про пиратов.

Наташа. А почему про пиратов? Евдокимов. Вполне естественно. Они очень положительные люди. В жизни они были начисто лишены… буйства, что ли. А в этих песнях для них и удаль, и буйство. Страшно смешно.

Наташа. Только не надо говорить так самоуверенно. Все люди в какой-то мере смешные. Кстати, ты тоже. Евдокимов (на плакат). Она ничего девочка… Наташа. Да ну тебя. Я ужасно хочу уничтожить твою самоуверенность.

Евдокимов. Это невозможно. Поцелуй меня. Ну!

Наташа. Не хочу.

Евдокимов. Ну!

Наташа целует. Начали песню.

Время стекает со стрелок часов,

А часы все бормочут насмешливо.

Дальше я еще не сочинил. Там будет кусок о нежности. Нежность. Ее все время стыдятся. Ее прячут далеко в боковой карман. И вынимают в одиночестве по вечерам. Чтобы посмотреть, как она истрепана за день — наша нежность. И еще о смерти… «Не бойтесь смерти. Смерть — это так, добродушный сторож в парке, который сгоняет со скамеек засидевшихся влюбленных. А они не хотят уходить, а смерть все причитает надоевшим голосом: «Попрошу на выход, закрывается». Это будет лучшая песня в СССР. Я ее сочиню для тебя.

Наташа. Спасибо, Эла.

Евдокимов. Ну все-таки: что же было с тобой в Ташкенте?

Наташа. Я вот точно знала, что ты все время хочешь задать этот вопрос.

Евдокимов. Просто интересно. Из психологических соображений.

Наташа повернулась спиной. Весь дальнейший разговор она ведет спиной к нему, потому что она не в силах видеть его лицо.

Так что же там было?

Наташа (весело). Ничего особенного… Увлеклась одним летчиком.

Евдокимов (стараясь небрежно, но голосу него срывается). Ну… и дальше?..

Наташа. Чепуха… Поцеловались немного. Евдокимов. Ну… и дальше?..

Наташа. Перестань.

Евдокимов. Мне-то, собственно, все равно… Я просто…

Наташа. Да, ты из чисто психологических соображений.

Молчание.

Ты молодец, я бы так не сумела.

Евдокимов (почти яростно). И что же… серьезное было?!

Наташа. По-моему, ты сам учил: не ханжить. Евдокимов. Нет, ты…

Наташа. Ну было! Было! Что с того?! И вообще, какое это имеет значение? И прекратим этот глупый разговор.

Молчание.

Эвкалипточка очень славно пахнет.

Молчание.

О чем ты сейчас думаешь?

Евдокимов. О работе. У нас там старик Гальперин взрывает проволочки. Очень непонятный эффект. (С ненавистью.) А ты… (Замолчал.)

Наташа. Что?

Евдокимов (презрительно). Ничего.

Вновь молчание. Она стоит спиной. Он сидит и бессмысленно трет себе голову.

Наташа (резко повернувшись). Брось плащ, пожалуйста.

Он почти с радостью бросил ей плащ. Она надела, пошла к дверям.

Евдокимов. Я тебя провожу.

Наташа. Не надо.

Евдокимов (не глядя на нее). Ну зачем же. Провожу… (Презрительно.) Все-таки в последний раз. (Надевая плащ.) Мы никогда так рано не уходили.

Затемнение.

Из затемнения голос радиодиктора, объявляющий остановки: «Станция «Ботанический Сад», следующая станция — «Новослободская». Стук колес. Вагон метро. Евдокимов и Наташа. Они стоят в пустом углу вагона. Молчат.

Радио. «Новослободская»… Следующая станция — «Белорусская».

Евдокимов.