Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер - [60]

Мартин(с улыбкой). Трудная роль.

Штаупиц(тоже улыбается). Согласен, для тебя — очень трудная. Знаешь, герцог жаловался на тебя.

Мартин. Почему? В чем я провинился?

Штаупиц. Опять читал проповедь против индульгенций.

Мартин. Ах, это… Я был очень сдержан…

Штаупиц. Знаю я, какой ты сдержанный на кафедре. Бели мне и приходится иногда задумываться о чем-нибудь ужасном, то только по твоей милости: ты когда-нибудь расшатаешь все ступени от страха. Откуда этот беспамятный страх? Как ты боялся стать доктором богословия! И, не нажми я на тебя, ты бы так и не стал им. «Я слишком слаб, у меня мало сил. Мне недолго жить». Помнишь, как я тебе ответил?

Мартин. «Не волнуйся, господу хватает работы на небе, не спеши без спросу».

Штаупиц. Правильно, и герцог возместил все расходы по твоему продвижению. Признаться, он говорил со мной очень резко. Он сказал, что ты даже упомянул о святых реликвиях в дворцовой церкви, зная, что в большинстве своем они приобретены на деньги от индульгенций. Ты что-нибудь говорил о реликвиях?

Мартин. Говорил, но не о реликвиях из дворцовой церкви. Я в самом деле что-то сказал о человеке, который хвастает, что у него есть перо из крыла архангела Гавриила.

Штаупиц. Да, да, я слышал про такого.

Мартин. И об архиепископе Майнцском, который якобы поддерживает огонь от неопалимой купины Моисея.

Штаупиц. А вот этого не надо бы говорить.

Мартин. И больше ничего, только спросил, как могло случиться, что из двенадцати Христовых апостолов восемнадцать погребены в Германии.

Штаупиц. В общем, герцог хочет сам послушать твою следующую проповедь, и лучше тебе не касаться этого предмета. Если можешь, конечно. Учти, ведь скоро праздник всех святых, и эти реликвии откроют для народа. Герцог — неплохой человек, он гордится своим собранием реликвий, и оскорблять их не стоит.

Мартин. Я старался не касаться этого предмета, пока не уверился в своей правоте. Но и потом я говорил очень сдержанно и мало.

Штаупиц. Хорошо, но что же ты все-таки сказал?

Мартин. Что нельзя заключать сделки с богом. Так начинается ересь — иудейская, турецкая, пелагианская.

Штаупиц. Так. Сдержанная речь. Продолжай.

Мартин. Еще я сказал, что благословлять эту сделку — затея недобрая. Каждому дана своя жизнь и свой образ смерти, и, кроме тебя самого, никто не волен ими распоряжаться. Я прав?

Штаупиц(с сомнением). Пожалуй, и прав, но непонятно, почему твои проповеди так популярны.

Мартин. Ну нет, многие сидят, побелев от ненависти, я ведь вижу. Я вижу их лица, тут обольщаться нечем. Кстати, я хотел тебе кое-что сказать.

Штаупиц. О чем?

Мартин. Все о том же. На днях я говорил с одним сапожником. У него умерла жена. Я спрашиваю: «Что ты для нее сделал?» Отвечает: «Похоронил и препоручил ее душу господу богу». «Но ты отслужил мессу за упокой ее души?» «Нет, говорит, зачем? Она и так попала в рай». Тогда я спрашиваю: «Откуда ты можешь это знать?» А он: «Вот доказательство». И достает из кармана индульгенцию.

Штаупиц. Мда…

Мартин. Показывает грамоту и говорит: «Ежели ты опять скажешь, что нужна месса, значит, мою жену надул наш святейший отец папа. А коли не он, тогда священник, который мне это продал».

Штаупиц. Тецель.

Мартин. Он самый.

Штаупиц. Ах, вымогатель!

Мартин. Про него рассказывают еще одну историю, и, наверно, это правда, поскольку я слышал ее от разных людей. Будто бы некий саксонский дворянин слушал Тецеля в Ютебоге. Когда Тецель свернул свой балаган, дворянин попросил его разъяснить одно место из речи: что он — я имею в виду Тецеля — имеет власть прощать грехи, которые человек еще только намерен совершить. Тецель надулся отважности — ты знаешь, какой он бывает, — и говорит: «Вы плохо слушали. Конечно, я могу прощать не только совершенные грехи, но и те, которые человек собирается совершить». «Прекрасно, — отвечает дворянин, — это то, что нужно. Я, видите ли, хочу отомстить своему врагу. Не бойтесь, я не буду убивать. Просто слегка припугну. Достаточно десяти гульденов за индульгенцию, чтобы раз и навсегда очистить душу?» Тецель поломался, но на тридцати гульденах они договорились. Человек унес разрешительную грамоту, а Тецель поехал работать дальше, в Лейпциг. И где-то в лесу между Лейпцигом и Треблином на него напали разбойники и здорово поколотили. Лежит он в луже крови и видит: один из этой шайки — тот самый саксонский дворянин. А разбойники уже уносят сундук с деньгами. Едва поправившись, Тецель спешит в Ютебог и тащит дворянина в суд. Что же делает наш дворянин? Он извлекает разрешительную грамоту и показывает ее самому герцогу Георгу! Дело прекращается.

Штаупиц(рассмеявшись). Ну ладно, поступай как знаешь. Только будь осторожен. Я-то с тобой целиком согласен, но крепость своих убеждений ты испытаешь, когда кое-кто другой выскажет тебе свое неудовольствие.

Мартин. Отец, я понимаю значение лишь громко сказанных слов.

Штаупиц. А так, наверно, и надо понимать Слово. Слово есть я, и я есть Слово. Но будь благоразумен. Бери пример с Эразма: он, в сущности, не попадал в серьезные переделки, а между тем гнет свою линию.

Мартин. Такие люди, как Эразм, меня не похвалят, потому что я одним духом говорю о свиньях и о Христе. Мне пора идти.