Пьесы - [21]
А т а - Т ю р к. А пулемет свой оставишь нам или с собой заберешь — вместо верблюдицы?
К е л ь д ж е. Пулемет очень хорошая вещь, Ата-Тюрк, но пахать им землю нельзя. Пулемет не возьму.
А т а - Т ю р к. Пожалуй, Кельдже, и я составлю тебе компанию. Азат-джан, счастливо оставаться, сынок. А мы пойдем домой.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Товарищи бойцы, прекратим разговоры о возвращении домой! Лучше сообща все обдумаем и придем к какому-нибудь мудрому решению.
К е л ь д ж е. Это самое… Как тебя там?.. Тилькичи, разве советская власть не искоренила насилие, с помощью которого ты хочешь заставить меня остаться под твоим началом?
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Советская власть прежде всего не любит предателей. Учти это, старик! Предателей мы будем безжалостно шлепать!
А з а т - Ш е м а л (в сторону). Вор кричит: держите вора!
М а р и я. Товарищ Тилькичиев, вы, как всегда, перегибаете палку!
А т а - Т ю р к. До свидания, Азат-джан. С таким командиром главное — береги голову. Все остальное можно приобрести. Пошли, Кельдже!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Теперь мне ясно, старик: ты — шпион Мердана-Пальвана! Именем советской власти сейчас я кокну тебя на месте! (Достает наган.)
К е л ь д ж е. Это самое… Тилькичи, советская власть дала тебе оружие не для того, чтобы ты направлял его на честных дайхан!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Она дала мне оружие для борьбы с ее врагами и предателями!
А т а - Т ю р к. Можешь стрелять в меня, Тилькичи. А мы пойдем. Стреляй в спину старым людям. Пошли, Кельдже-джан.
Курбан-Тилькичи целится в Ата-Тюрка. Азат-Шемал бросается к нему, выхватывает наган из его рук.
А з а т - Ш е м а л. Советская власть дала всем равные права шлепать предателей!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. А ты заткнись, молокосос! С тобой-то все ясно. Твой брат — с басмачами. И ты такой же.
А з а т - Ш е м а л. Хитрая лиса!
А т а - Т ю р к. Не марай своих рук, Азат-джан. (Курбану-Тилькичи.) Мне кажется, Тилькичи, единственный шпион и предатель среди нас — это ты!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Ты ответишь за свои слова, старик! Мы помним: всего неделю назад ты был в банде басмачей!
К е л ь д ж е. Это самое… Азат-джан, сынок, отдай мне наган этого лиса. Он нам пригодится в дороге.
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Даю голову на отсечение, вы все трое связаны с басмачами.
К е л ь д ж е. Считай, ты уже без головы, Тилькичи. Впрочем, ты немного прав… Я-то, конечно, связан с басмачами, здесь ты не ошибаешься, связан тем, что у них моя верблюдица.
А т а - Т ю р к. Вот именно. Раз они пьют молоко твоей верблюдицы, значит, ты помогаешь им!
М а р и я. Я слышу конский топот. Кто-то скачет к нам.
А т а - Т ю р к. Тебе показалось, дочка. Это ветер шумит на гребнях барханов.
М а р и я (вслушивается). Да нет же… Явно кто-то скачет. Кто это может быть?
К е л ь д ж е. Кажется, ты права, дочка. (Ложится на песок, прислушивается.)
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Азат-джан, пожалуйста, верни мне мой револьвер. Пошутили — и хватит.
А з а т - Ш е м а л. На, возьми, шутник! (Возвращает наган.)
К е л ь д ж е. Что будем делать, воины? Надо принимать решение. Иначе нас могут застать врасплох.
А т а - Т ю р к. А на что твой пулемет? И перестань дрожать. Вспомни, ведь ты мужчина, Кельдже!
К е л ь д ж е. О, вспомнил! Действительно, мужчина! Это самое… Но и мужчине обидно погибать из-за какой-то верблюдицы…
А т а - Т ю р к. При чем здесь-то верблюдица?
К е л ь д ж е. Никак не могу забыть, ребята!
А з а т - Ш е м а л. Довольно болтать. Сейчас они будут здесь. (Командует, возвысив голос.) Эй, джигиты, всем залечь! Стрелять по команде! (Марии.) А ты что стоишь, ханум, словно джейран на пригорке?
М а р и я. Любуюсь тобой, дядя-бородач. Из тебя, я вижу, вышел бы неплохой командир!
А з а т - Ш е м а л. Командовать — не подчиняться!
Все ложатся. Курбан-Тилькичи стреляет наугад.
А т а - Т ю р к. Никак ты застрелился, Тилькичи?
К е л ь д ж е. Зачем стрелял? Теперь они узнали, где мы! Предатель!
А з а т - Ш е м а л. Дай сюда револьвер, Тилькичи!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Не подходите ко мне! Уложу на месте!
А т а - Т ю р к. Вот негодяй!
К у р б а н - Т и л ь к и ч и. Я вынужден защищать свою жизнь!
К е л ь д ж е. Ни одна шальная пуля не берет таких! Всегда находит какого-нибудь бедняка вроде меня. Это самое… Кажется, они остановились.
А з а т - Ш е м а л (кричит). Эй, кто вы такие? Что делаете здесь?
Голос Антонова: «Не стреляйте! Свои!»
А т а - Т ю р к. У нас здесь, в песках, все свои, даже бандиты тоже наши, местные.
Голос Антонова: «Мы — краснопалочники!»
К е л ь д ж е. Это самое… Голос знакомый. Кажется, Георгия.
Голос Антонова: «Эй, вы, там! Что замолчали?»
М а р и я. Георгий Николаевич, это вы?
Входят К а л а ш и н и А н т о н о в. Их сопровождают два вооруженных м и л и ц и о н е р а.
А н т о н о в. Здравствуйте, товарищи! Гоняемся за вами второй день по пескам!
А т а - Т ю р к. Здравствуй, Георгий-джан! Как самочувствие?
М а р и я. Нет ли известий о Сахрагюль, Георгий Николаевич?
А н т о н о в. Увы, как в воду канула.
А з а т - Ш е м а л. А что с Гельды-Батыром?
А н т о н о в. Тоже ни слуху ни духу. Но есть одна ниточка… К нам пришел человек. Он живет на окраине города, в районе Сухой балки. Говорит, неделю назад видел, как вечером в сторону балки четверо в папахах тащили кого-то, связанного по рукам и ногам. Потом, говорит, слышал топот копыт. Это было как раз в тот день, когда исчез Гельды-Батыр. И еще у нас есть сведения, что в этот вечер в городе был некто Мурад-Гюрза, махровый басмач, со своими людьми.