Пьесы - [113]

Рийс (удивленно). О чем?

Карен. О своей любви! К Анне.

Рийс. Я полагал, вы…

Фру Рийс. Но, Карен, замолчи же!

Рийс. И вы пришли с этим — сейчас!

Фру Рийс. Вот чего не следовало делать!

Фредерик. Мы думали, Карен и я…

Фру Рийс. Довольно!

Фредерик.…что сегодня, сейчас, когда вы оба настроились на то, чтобы…

Рийс. То следует нас огорчить? Так?

Фру Рийс. Вы только мучаете отца, больше ничего!

Рийс. Тебе не кажется, что у меня уже и так хватает забот? Ты думаешь, это так легко, мой милый Фредерик, сейчас, именно сейчас, собраться с мыслями и думать о чем-либо серьезном, — когда мои преследователи, быть может, в это самое время, в это самое мгновение…

Фру Рийс. Ведь ты разумный человек, Фредерик! Ты же должен принять во внимание…

Рийс. Ах, ах!

Фредерик. А я думал, что именно сегодня вы лучше всего поймете то, что для меня важнее всего.

Рийс. Значит, вот что для тебя самое важное?

Фру Рийс. Так тебе важнее всего не отец?!

Рийс. Дорогая, не говори ты обо мне!

Фредерик. Отец, если мне суждено чего-то добиться в жизни, то начинать надо с этого. Вот что мне теперь стало ясно.

Рийс. Ну, конечно же, именно с этого!

Фру Рийс. Любить отца, идти по его стопам — вот с чего надо начинать жизнь!

Рийс. Ах, что тут говорить обо мне! Но придумать такое! Да, уже тогда-то ты добьешься в жизни чего-то! Именно тогда из тебя, жалкого существа, ничего не получится! Потеряешь свое положение, погубишь всю свою будущность! Из-за какой-то белошвейки!

Карен. Но она хорошая, отец!

Рийс. Хорошая? Она? Ты меня в высшей степени удивляешь, Карен! Хорошая? Она, которая…

(Бросает взгляд на жену. Тихо.) Да. (Громко.)

Не может быть хорошей, дочка, та, которая втирается в порядочную семью.

Фредерик. Она и не думает об этом.

Карен (одновременно с ним). Нет, вот уж нет! Она твердо решила ехать к родственникам в Америку. Она ни за что не согласится, чтобы ее приняли в наш дом из сострадания. Она хорошая девушка.

Рийс. Тем лучше! В чем же тогда дело? Она ведь сама не хочет?

Фру Рийс. И я так же думаю. Когда она едет?

Фредерик. Да, но я хочу! И стоит мне только сказать: «Мои родители ничего не имеют против, они добрые», — она будет моей. Если бы вы могли понять… нет, я не могу выразить.

Рийс. Да возьми же себя в руки, Фредерик!

Карен. Но это так — я знаю, я их видела вместе!

Рийс. Ты совсем больна, Карен, у тебя лихорадка. Тебе было бы полезнее полежать в постели. Знаете, давайте не будем сейчас горячиться, давайте, дети, если можно, выберем другое время.

Фру Рийс. Нам с отцом надо в церковь.

(Рийсу.)

А что если они в самом деле любят друг друга, что тогда?.. Боже мой, ведь любовь — самая великая вещь в жизни.

Рийс. Фредерик говорит, что любит, да? Фредерик на словах и нас любит.

Фру Рийс. Он и вправду нас любит.

Рийс. И он даже не пошел в риксдаг послушать, в благоприятном ли положении дело всей жизни его отца! Так велика его любовь!

Фредерик. Отец!

Рийс. Нам, родная, не стоит волноваться по поводу его заверений в любви, даже если это касается не нас, а других.

Фредерик. Отец!

Карен. Ты его неправильно понял!

Рийс. А как мне еще понимать? Не прикажете ли с почтением относиться к подобным связям?

Фредерик. Отец!

Рийс. Нет уж, выслушай от меня правду!

Фредерик. Так хоть бы это правда была…

Рийс. Что ты говоришь?

(Молчание.)

Фру Рийс. Фредерик, дорогой, ты иди сейчас!

Карен. Нет, отец, я не могу больше выносить все это!

Рийс. Что? Ты больна, вот что.

Карен. Да, я больна. Больна! Но больна потому, что мы не можем быть искренними друг с другом.

Рийс. Ну вот, ну вот — она опять за свое!

Фру Рийс. Но, Рийс?..

Рийс. Да, я постараюсь быть терпеливым. Уверяю тебя, Карен, все эти разговоры насчет искренности, насчет истины, — это чаще всего лишь фразы, пустые фразы.

Карен. Пустые фразы?! Это?!

Фру Рийс. Но, Рийс?..

Рийс. Да, да, пойми меня правильно. Я не знаю, как мне все это объяснить вам. Вы же видите, что я довольно многого добился в жизни! Не правда ли? Так не кажется ли вам, что мне должно быть хорошо известно, каким образом это было достигнуто?

Фру Рийс. Конечно, дорогой!

Рийс. Может быть, вы думаете, что я преуспел оттого, что ходил да всем и каждому говорил в глаза правду? Нет уж, так бы я далеко не ушел.

Карен. Я совсем не это имела в виду

Рийс. Ну, а что же тогда? Ох, неужели конца этому нет?!

Карен. Я хочу сказать, что мы сами между собою, в себе самих…

Рийс. Что же случилось с нами самими?

Карен. Я не могу это так сразу объяснить… сейчас. Я так… я… я так…

(Волнуется.)

Фру Рийс. Да, да, Рийс! Это верно, что наша жизнь не зиждется на истине и любви, нет, не зиждется на них!

Рийс. Вот-вот, как что не ясно, ты уже тут как тут! Уж этого ты не упустишь!

Фру Рийс. Рийс!

Рийс. Прости меня! Я имел в виду только то, что, когда мы рассуждаем об истине, то сами совсем не знаем, о чем говорим!

Фру Рийс. Но…

Рийс. Погоди! Я — математик и привык к точности. Вы думаете, что бывают абсолютно правдивые люди?

Фру Рийс. Да, дорогой Рийс!

Рийс. В здравом ли ты уме? Извини, конечно! Но взгляни на любой слой общества. Возьмем самый высший: короля и его отношение со всеми нами. Он произносит перед нами речи, мы тоже обращаемся с речами к нему. А вот выскажет ли он все то, что он о нас думает? Или мы — все то, что могли бы сказать ему? Да это и законом запрещено! Нас покарают, да! Естественно! А он? Если он захочет сказать нам что-нибудь посерьезнее комплиментов, так он обратится к министрам, а они парни не из болтливых. Или возьмем другую, тоже высокую сферу — церковь.