В тот вечер он сидел один, сгорбившись на своем деревянном стуле посередине холодной мастерской. Ставни были опущены, потому что соседские мальчишки немедленно обрушивали на окна град камней, стоило им заметить хотя бы в одном мелькнувшую тень. В руках Баранов держал маленький атлас мира, раскрытый на карте Карибского моря и Центральной Америки. Но он не смотрел на карту.
Вдруг отворилась дверь, и в мастерскую вошел Суварнин; молча сел рядом. Безмолвствовали долго; наконец Баранов заговорил, не глядя на друга, дрожащим от переживаемых эмоций голосом:
— Сегодня я был в галерее; долго разглядывал свою картину. Может, все дело в моем больном воображении, но мне показалось, что я заметил в ней нечто странное.
— Что же?
— Вдруг эта картина мне кого-то напомнила. Долго-долго думал — кого же? И вот сейчас, Суварнин, я вспомнил. — Резко, с мучительным выражением на лице повернулся к критику, посмотрел на него в упор. — Суварнин, признавайся: ты когда-нибудь замечал сходство «Зеленой обнаженной» с моей женой Анной?
Суварнин подумал; закрыл глаза — зрение испорчено многочисленными просмотренными им по службе фильмами; потер задумчиво нос; наконец признался:
— Нет, не заметил. Нет, ни малейшего.
Баранов довольно улыбнулся.
— Боже, какое облегчение! — вздохнул он. — Каким ужасным шоком это стало бы для нее! — Снова раскрыл атлас у себя на коленях и, опустив голову, внимательно разглядывал маленькие, закрашенные голубым и красным цветом страны, расположенные посередине теплой Атлантики.
— Суварнин, — спросил он, — ты когда-нибудь был в странах Карибского бассейна?
— Нет, никогда, — ответил Суварнин.
— Какие, по твоему мнению, растут фрукты в Коста-Рике, которые мог бы изобразить на своем натюрморте художник?
Суварнин, тяжело вздохнув, встал со стула.
— Иду упаковывать вещи, — глухо сообщил он.
Баранов остался один в холодной студии, по-прежнему остро вглядываясь в яркую, разноцветную, с повторяющейся раскраской карту.
