Песок вечности - [17]

– Точно! – не могла не согласиться Аня. – Очень похоже. Трудно поверить, что это под землей, – такое громадное пространство! Как только в этой горе все помещается?

– Карстовые пещеры бывают очень большими, – ответил Серж, – там, где имеются крупные массивы известняка. А здесь ведь сплошной известняк. И кстати, должен вам сообщить, что именно так – «Собором» – этот грот называют местные жители. И не только потому, что непроизвольно возникает такая ассоциация, но, главным образом, потому, что именно в таком качестве это место использовали в свое время катары.

Под эти комментарии Сержа Аня и Макс принялись осматривать грот. Видно было, что здесь когда-то жили люди: местами встречались остатки жилищ, обгорелые поленья и тому подобные свидетельства присутствия человека.

Но особенно заинтересовали их изображения, кое-где нарисованные на стенах. Довольно часто попадались рисунки дерева, рыбы, а также лодки, парусом которой служило солнце. А кроме того, было много различных надписей латинскими и, как догадалась Аня, греческими буквами, которые совершенно невозможно понять.

– Скажите, Серж, – спросила она, – что все это значит?

– Вы имеете в виду эти пиктограммы и криптограммы на стенах? – конкретизировал он.

– Пиктограммы – это рисунки, – уточнила Аня, – а криптограммы – надписи, так?

– В общем, да. Только пиктограмма – это не просто рисунок, а некое слово, идея или понятие, представленное в виде рисунка. А то и целый текст, записанный таким «рисуночным» письмом.

– А криптограмма – это зашифрованная буквенная надпись, да?

– В принципе, да. Скажем, изображение дерева, которое тут можно видеть чаще всего, – это Мировое Древо, якобы растущее посреди рая. Мировое Древо – это широко распространенный мифопоэтический образ. Оно символизирует Мироздание: корни – подземный мир мертвых, крона – небеса богов и блаженных, а ствол – срединный мир, мир людей.

– Понятно. А что здесь делает рыба? – поинтересовался Макс. – Они что, были рыболовами?

– О нет, – рассмеялся Серж, – рыболовство тут ни при чем. Просто рыба у ранних христиан символизировала Иисуса Христа. Ну и у катаров тоже.

– Рыба? – удивилась Аня. – Но почему?

– Это пиктограмма, за которой скрывается криптограмма, – ответил Серж. – Дело в том, что «рыба» по-гречески – ΙΧΘΥΣ, латинскими буквами: ICHTHYS.

Говоря, Серж быстро набирал это на своем айфоне.

– Это произносится «ИХТИС» и расшифровывается так: «Иисус Христос Сын Божий Спаситель». По первым буквам греческих слов получается: ICHTHYS – «рыба». Вот отсюда и изображения рыб – у ранних христиан символом их религии была именно рыба, а отнюдь не крест.

– Почему?

– Крест – это орудие пытки. Поэтому, с их точки зрения, он никак не мог быть символом христианства. Ну а катары в этом, как и во многих других отношениях, следовали ранним христианам. Поэтому здесь, так же как и в римских катакомбах, вы крестов не найдете – только рыб.

От воспоминаний Аню отвлекло внезапно раздавшееся громкое хоровое пение, которое постепенно перешло в шепот. Оказалось, что грот был целиком заполнен людьми, и толпа примерно в пятьсот человек начала молиться одновременно. Мужчины и женщины, одетые в простые домотканые одежды, плотно стояли, прижавшись друг к другу, и время от времени воздевали руки к небу. Несмотря на то что мужчины были бородаты, они показались Ане молодыми. Впрочем, это неудивительно в эпоху, когда средняя продолжительность жизни составляла двадцать восемь лет.

Аня с Максом видели молящихся сверху, так как их «красный» коридор выходил на верхний ярус грота Ломбрив, своего рода балкон, откуда весь грот отлично просматривался. Но главное, именно здесь, на втором ярусе, находилось место, которое на заученной ими схеме было обозначено цифрой 3: это было что-то вроде помещения, отделенного от основного грота стеной из сросшихся сталактитов и сталагмитов. Место это достаточно укромное, и потому, как полагал Серж, оно являлось наиболее вероятным местонахождением тайника, где хранился «Камень особой породы» – цель их поисков.

– Итак, – прошептал Макс, – что делаем сейчас?

– Ты же знаешь, что надо ждать здесь, в «помещении 3», и наблюдать, – ответила Аня, тоже шепотом, но отчетливо артикулируя слова.

Им приходилось шептать, потому что акустика в Ломбриве была такова, что даже тихо произнесенные слова могли из-за резонирования оказаться слышны чуть ли не во всем гроте так, словно говорящий находится рядом.

– Знаю, – несколько раздраженно произнес Макс. – Только, по-моему, мы потеряли слишком много времени, пока добирались сюда, так что Камень могли уже сто раз унести. Если он вообще находился здесь, а не где-нибудь еще. А штурм может начаться вот-вот, уже должно светать. – Макс усмехнулся. – Если, конечно… – добавил он, – с солнцем не началась такая же свистопляска, как и с луной.

– Брось, Макс. Так недолго и свихнуться. Кончай валять дурака.

– А что? Я уже ничему не удивлюсь. Может, солнце теперь восходит на западе?

– Макс! – угрожающе процедила Аня.

– А что «Макс»? Я ничего. Я просто хочу сказать, что теперь возможны любые неожиданности.

И в этот момент ушей Ани и Макса достиг какой-то новый шум – вначале неясный, глухой, словно ворчанье воды, льющейся из крана, а затем лавинообразно нарастающий до оглушительного грохотанья. Это была адская смесь из громких отрывистых возгласов, издаваемых грубыми, лужеными глотками, неясного гомона испуганных голосов, исполненных ужаса женских криков, звона металла, стука, скрежета и черт знает чего еще.