Песок и золото - [62]

Выключив, наконец, видео, я открыл дверь. Саша лежала распластанная у унитаза. Юбка ее задралась. Трусы у Саши были кружевные, зеленые, из какого-то плотного материала. Я дал ей воды и стал держать ее волосы, пока ее снова рвало. Я чувствовал что-то вроде просветления — в глазах словно плыли пушистые облака. Волосы ее оказались тяжелыми, я все держал их и думал о том, как мы будем счастливы вместе. Она изгибала спину, страдая всем существом, она рычала.

Одев ее, я стащил Сашу вниз по подъезду. Движение наше было неудобным и долгим. Оливковое пальто сидело странно на ней, как будто я по ошибке взял чужое.

— Ты хороший, — сказала Саша, тщательно вытирая платком рот.

— Мне многие говорят.

По улице летели разорванные афиши цирка, и кто-то кричал: «мороженое, мороженое», — какой-то детский и одинокий голос. Черный от неопрятной жизни пьяница сидел на скамье среди осколков. Я знал, что навсегда запомню и цирк, и осколки, и этого пьяницу. И я в самом деле никогда не забуду их.

— Я не хочу никуда идти, — сказала Саша. Она остановилась, закашлялась и принялась блевать в клумбу. Я гладил ее по спине: «Ничего, ничего».

Мы сидели на лавочке полчаса или час, пока ей не полегчало. Уже был виден рассвет.

В такси она раз пять повторила свой адрес, но я отвез ее к себе. В моей квартире ужасно пахло. Странно, когда я приходил один, никогда не замечал запаха, а стоило прийти с кем-то, сразу же чувствовал. Сестра говорит, что моя квартира пахнет как старая мусорка, и я пропах ей и сам. Я мылся иной раз по два раза в день и часто стирал вещи, но это, наверное, не помогало.

Пол был усыпан сором и книгами, ванна была забита нестиранными носками, мне было стыдно, ужасно стыдно, но я понимал, что слишком слаб, чтобы поддерживать чистоту. Зато на стене гостиной висела очень удачная репродукция Климта. Не обращая внимания ни на что, Саша опять пошла в туалет. Я разделся, посмотрел на себя в зеркало, и остался собой доволен.

— Почему ты раздет? — спросила она, с трудом укладываясь в одежде. Я лег рядом с ней и стал целовать в губы.

— Нет, нет, — шептала она, слабо сопротивляясь. Если б она была здорова, быть может, она бы сопротивлялась сильней, но для той, кто в самом деле этого не хотел, Саша сопротивлялась чересчур слабо. Возможно, она как раз и ждала продолжения, этих женщин черт разберет, но я перестал, в самом деле. Да и чего торопиться, когда впереди жизнь.

— Я люблю тебя, Саша.

— Мне плохо. Мне нужно воды. И почему ты голый? И почему я не узнаю своей квартиры? У меня нет таких ужасающих занавесок.

Уже было совсем светло: я обнял ее и стал засыпать, когда услышал, что она плачет. Она делала это очень тихо, удивительно даже, что меня разбудил ее плач. Я подумал, что она плачет из-за того, что воняет в квартире, и предложил открыть дверь балкона.

— Я не могу так жить, — шептала она. — Каждый день люди, люди, так много людей. «Звезды». Я звоню им, я говорю им, я слушаю их каждый день. Пью антидепрессанты, но они не помогают. Я всегда просыпаюсь в плохом настроении, понимаешь, всегда.

Мне было трудно ее понять. Моя жизнь состояла из тех же вещей, только я писал тексты, а не произносил их в камеру, но при этом я переживал один из лучших периодов в жизни. Мне платили достойно, и я все спускал. Мой принцип — никаких накоплений. Да и стресса особого не было, разве что поначалу. Известные люди, подумаешь. Чем они отличаются от других?

— Ты просто не на своем месте. Надо найти свое, — сказал я, пожав плечами, и снова вспомнил про балерину, все еще танцевавшую у меня в голове.

Саша изливала мне душу. Стала рассказывать про свою мать, которая равнодушна к ней. Мать была режиссером-документалистом, снимала фильмы про детей с различными отклонениями, и Саша подробно пересказала канву одного из фильмов. Потом она стала называть ее «старой дурой». Внутренний голос мне говорил: «Приглядись к этой Саше. Ненормальные отношения с матерью... Склонна к алкоголизму... Грудь не так уж и велика, как мне казалось вначале... Антидепрессанты — очень тревожный симптом...», но я понимал, что это самозащита, что я защищаюсь от настоящей любви, которая изменит мою жизнь бесповоротно. Нет, она идеальна: что слегка ненормальная, так это даже плюс. Женщины со здоровой психикой надоедают.

Проснувшись, она пыталась сбежать незаметно, но не сумела выбраться из квартиры. Было слышно, как она уронила вешалку на ногу и громко ругалась, как не совладала с краном с горячей водой — ругалась из ванной, в коридоре не смогла отыскать ключ, запутавшийся в вещах, побросанных на подзеркальнике. Через десять минут она обреченно вернулась в постель.

— У тебя что, не работает плита? — спросила она.

— Работает, но только одна конфорка.

— Ясно, — она повернулась попой ко мне.

— Хочешь кофе? — спросил я.

— Растворимого?

— Ага.

— Нет.

Она чуть-чуть повозилась и стала спать. С того дня мы больше не расставались.

«Ривердейл»

Пришлось собирать вещи в спешке, и я многое забыл, а книги и вовсе пришлось оставить. Так или иначе, я до отказа забил спортивную сумку. Была малоснежная, но зверски сильная метель, которая за полминуты ходьбы по набережной сорвала шапку, задрала подол пальто и, развязав шарф, насыпала за воротник сухого снега. В Петербурге не было ни одного человека, у кого бы я мог остановиться хотя бы на ночь, и потому пришлось снять номер в мини-отеле. Он назывался «Ривердейл», совсем как район в Бронксе.