Песок и золото - [45]

Пальцами я перебирал зубочистки, а в голове перебирал слова, которыми мог попытаться утешить маму. Наверное, не существовало таких слов, но с чего-то надо было начать, что-то надо было попробовать. Ведь это не такое уж страшное событие, ну подумаешь, любимый человек обманул, бывают вещи и намного хуже, я бы хотел как-то внушить ей эту мысль, но слова не подбирались. Раньше я никогда не видел маму такой беспомощной.

— Да ладно тебе, ну чего... — сказал я, взяв ее за руку. У нее была ледяная рука. Она не пошевелилась.

— Какая я дура, — сказала мать. — Ты видел когда-то таких дур?

— Без меня бы она и сейчас ничего не знала, — сказала сестра, брезгливо поджав губы. — Нашел себе бабу на сайте знакомств. Какое убожество.

— Почему же убожество? Я сам себе так находил, — сказал я и наткнулся на пару жестоких взглядов. Не стоило этого говорить.

Мать достала из сумочки телефон и принялась водить пальцем по экрану. Подошел официант. Я попросил его подлить кипятка в чайник.

— Вот, посмотри, их переписка, — мама медленно протянула мне телефон экраном к себе, словно все никак не могла насмотреться на эти сообщения. — Он ей пишет: «Сегодня очень устал, соскучился. Родная, как ты там?». «Родная...» — губы мамы перекосило, как от зубной боли. — «Понимаешь, родная! Соскучился... Мразь».

Она всхлипнула.

— Животное, — сказала сестра.

Сестра заказала пива. Ей было восемнадцать лет. Не рановато ли так вот в открытую заказывать и пить с нами пиво? Еще мне не нравилась фиолетовая прядь в ее волосах. Фиолетовое — это уж слишком.

Официант попросил ее паспорт, и пришлось сказать, что это пиво для меня. У меня паспорт уже очень давно не спрашивают.

На фотографии профиля — блондинка около сорока, с плоским, совершенно тупым лицом, с мокрыми большими губами и в коротком розовом топике, который подошел бы разве что трехлетней девочке. Очень редко, возможно, почти никогда я не встречаю таких женщин на улице. Где он вообще ее откопал? В придорожной шашлычной? Или в самой дешевой пивной? Такая женщина, похоже, умеет открывать пиво зубами.

Я искренне разозлился, думая об этой бабе и о его поступке, но все же было и некоторое сомнение в том, чтобы однозначно, безоговорочно осудить Игоря. Наверное, так проявляется мужская солидарность

«А ведь никто не знает, — подумал я. — что будет со мной в пятьдесят. Вдруг я буду вестись на жирных беззубых толстух. А вдруг меня вообще не будет. Да и в чем-то, наверное, его можно понять. Мать может довести кого угодно. Моего отца же она довела так, что он без вещей ушел из дома».

История переписки Игоря с этой блондинкой насчитывала уже несколько месяцев. Мать говорит, что ночью он всегда возвращался домой. Каждую ночь. Он никогда не выдумывал командировок, хотя мог бы выдумать. Раньше они у него случались.

— Может, они и не спали, — с робостью в голосе предположила мать. Сестра поглядела на нее без всякой жалости.

— Мам, ну чего ты такая наивная? Как будто на это нужно так много времени! Тем более ему... Этому... Я даже не могу называть его отцом. Буду называть его, как называет Антон — Игорем. Дядей Игорем. «Привет, дядя Игорь», — если увижу, так и скажу ему. Хотя с чего бы нам видеться?

— Он написал, что хотел бы с тобой видеться... Ну, иногда, — сказала мать неуверенно и почти с сочувствием.

— В гробу он меня увидит, — сестра огляделась вокруг в ожидании своего пива.

— И где он теперь? — спросил я. Официант принес чайник и пиво. Светлое, со снежно-белой бархатной пенкой, выглядело оно отлично.

— На даче. Он говорит, что дача теперь его. Что он ее забирает.

— Забирает ее, ага, щас, — глаза сестры становились все злее и злее.

— Ну он же ее построил. В этом есть определенная... — я снова говорил что-то не то. Я заткнулся.

— А на чьи деньги? На чьи деньги он строил? А, гад этот? А, нищеброд этот? — мать вдруг ожила. В ее глазах блеснула такая же, как у сестры, стальная ярость.

Мне было нечего возразить. В самом деле, это было не очень благородно со стороны Игоря. Ведь это его вина. Он допустил такую ошибку, после которой должен был тихо, с позором ретироваться в какое-нибудь далеко расположенное укрытие, а вместо этого он нагло вселился на нашу жилплощадь. Нашу. Я думал, что когда-нибудь поселюсь в этом доме. Участок получил в собственность еще мой дед.

— Что делать будем? — спросила сестра. — Есть идеи?

— Надо его проучить, — вздохнула мама.

— Хорошо, давайте его убьем, расчленим, а потом можно его в лесу закопать, к примеру, — предположил я, закуривая.

Мать как-то странно поглядела на меня, словно всерьез взвешивая мои слова или удивляясь, что я курю перед ней. Она знала, что я курю, но я никогда не курил в присутствии мамы.

— Нет, давайте серьезно, — призвала к порядку мать.

— Ну а что? Серьезно. Вот на Кавказе же есть кровная месть. Ты не мужик, что ли? — сказала сестра.

— Кости не так просто разрезать. Придется рубить. У Игоря... в смысле, у нас на даче ведь есть топор? — Я снова попытался свести все к шутке.

— Есть! Есть! — закричала сестра, обрадовавшись. — Только я не хочу его целиком закапывать. Хочу оставить от этой твари какую-то память. Точно! Я отрублю ему палец. Да, указательный палец на правой руке, я его высушу и буду носить с собой как амулет, в кошельке или на цепочке.