Песочное время - рассказы, повести, пьесы - [26]

Он фыркнул. Я не мог разглядеть, сердится он или шутит. Тень и свет плясали в его лице. Мы мчались в чреде огней.

- А что думаете вы? - спросил я.

- О чем? Наш Танатос - большая сказка. - Сульт вздохнул. - Стекла, треснув, срастаются, пыль исчезает, грязь тает, как снег. И все это видят и знают - так же, как я. Пьер и Карл в том числе. К чему прикидываться детьми? Город - живой автохтон. Он движется в прошлое, нам навстречу... Мне кажется, - он взглянул на меня, - вы читали Платона.

Я усмехнулся.

- Читал.

- Так это в "Политике". Или в "Пире". Не помню точно. Но все равно. Один аргентинец-библиотекарь собрал целый свод текстов об этих вещах. Там были Данн, Феопомп, Брэдли, Хинтон. Он это называл "полиндром". Что говорить: Джуди все сделал на славу.

- И это все правда?

- Что?

- О перевертышах.

- Правда. Проверьте сами, если хотите. Разбейте окно... Только не здесь, прошу вас. Это моя машина.

Он смолк. Мост кончился.

- Слушайте, Сульт, - сказал я. - Все действительно странно. Тот же снег... Мне казалось тут давеча, что он вот-вот пойдет.

- Что ж, он может, - Сульт кивнул.

- Полноте! В тропиках?

- А почему нет? И вообще вы педант. Откуда вы знаете, что так не бывает? Из книг?

- Австралия, как-никак.

- Австралия! Хе! Ночь вы проспали в лайнере. Утром вы здесь. Вам сказали: Австралия. Вы и поверили. Глупо!

- Стойте! Как так? Это что ж - не Австралия?

- Я не знаю, - он вдруг резко свернул. - Я сам тут недавно. Почти новичок. Год или два, не больше. Свыкаюсь с климатом, так сказать. Сульт, вы лжете!

- Ну да! - он хихикнул. - Я враль. Я также думаю, что гуманность нужна на словах. Однако на деле она бесстыдна. Человек приучается мнить себя чем-то большим. И не видит мира. Но чем меньше мы сами, тем покорней нам мир. У индусов мудрец, достигший сил, был мал, как орех. И мог убить гиганта-ракшаса, спалив попутно еще пару вселенных. То же в Библии: Давид, Голиаф. Но бросим примеры. Это лишь к слову. Когда город строился, с ним что-то стряслось. Джуди знает, что именно. Однако молчит. Возможно, так надо. А мне все равно: я не хочу знать. Город есть - и ладно. Может быть, правда, что он вдруг исчезнет. Но в этом случае, - он ухмыльнулся, - Дюркгейм тут будет совсем ни при чем.

Машина затормозила. Наклонившись вперед, я взглянул в окно.

- "Асклепий", - сказал Сульт.

Я увидел высотный пик, похожий во тьме на погасшую елку. Где-то вверху горели два-три огня. Плоские, как плита, ступени вели к подъезду. Козырек Карбузье. В холле был свет.

- Вы надолго? - спросил Сульт строго.

- Нет... я не знаю, - я кашлянул. Потом сразу вышел и хлопнул дверцей. Кажется, он обещал меня ждать.

Признаюсь, стук крови в висках был реальней тех слов, которые я сказал портье. Громила в очках, однако, все понял и вызвал лифт. Внутри я сам нашел нужную кнопку. Сонный свет этажа, ковры, глотавшие шаг, шеренга дверей с номерами. Я увидел мне нужный, стукнул костяшками пальцев дань страху - и тотчас вошел.

Приемная. Кресла в углах. Журнальный столик, банки от пива, громоздкий букет дорогих цветов. Возле двери в покой знакомый метис. Тот самый, из drug'а.

- Привет, Мак.

Я усаживаюсь напротив. Нога на ногу, улыбаюсь.

- Добрый вечер, с(р.

Ну конечно! Ведь он джентльмен. Он в парадном костюме.

- Ты к ламе?

- Да.

- Взять курс хиромантии?

- Как вы узнали?

- Пустяк. А скажи мне: он занят?

- Там посетитель.

- Давно?

- Нет. (Шепот.) Дама.

- О!

- Да.

- Что ж, подождем. Верно, Мак?

- Я тоже так думаю, сэр.

- Замечательно. А скажи-ка, Мак: ты мог бы мне сделать любезность?

- С радостью, сэр! - Он даже привстал. - А в чем дело?

- Мне недосуг. Видишь ли, Мак: я спешу. Внизу меня ждут. Пусти меня первым. Мне только взглянуть, не дольше. Только взглянуть.

- Конечно! Разумеется, сударь!

- Ты мил.

Я склоняюсь к нему. Он мнет в пальцах мою десятку. Я встаю - как раз вовремя. Это что?

Дверь распахнулась. Дама, вся в черном, прошла мимо нас. Я мог бы поклясться, что это Глэдис. Глэдис у ламы? Абсурд. Она же осталась там! На нас она не взглянула. Ждать было нельзя. Еще слыша ее шаги (ковер съел и их), я шагнул в кабинет. И увидел ламу. Я знал, что у меня есть лишь миг. Глушитель сделал из грома стук. Лама упал на спину. Я выстрелил еще раз. Потом возвратился к Маку.

- Проверь, дружище, что там с ним, - сказал я весело. Пистолет был под мышкой, как градусник. И у него был жар. - Линию жизни не забудь. И судьбы. Прощай.

Я снова был в лифте. Он сыграл в догоняшки с желудком. В холле я кивнул портье. Сульт был на месте. Я назвал свой отель. Все упало в туман и в ушах зазвенело.

Я помнил еще, как советовал Шульцу снять со стены плакат. Как он вызвал такси. Как считал мои деньги (задаток). Как бежал за мной, бормоча:

- Какое горе, герр доктор, какое горе! Как это могло быть?

- Я просто узнал его, Шульц, - я, кажется, рассмеялся. - Болван! эти желтые думают, что они все на одно лицо. А я был влюблен в китаянку. Он не мог это знать. Это он вел тогда в Берне машину. И шпионил за мной. Перестаньте скулить, Шульц! Всё в порядке.

Но он не хотел перестать.

- Горе, горе, мой Бог! Какое несчастье! Лама Бё - наш старинный друг. Его все тут знают! Год назад он вылечил мне катар. Он и вправду с Тибета. Герр доктор, поймите! Я вам должен сказать. Это ужас. Но это так. Герр доктор! Вы обознались!