Песня слов - [41]

Л. Лунц. Новые поэты

Л. ЛУНЦ. Новые поэты. <Материалы для несостоявшегося издания: Ирида. Литературная газета под редакцией А. Г. Фомина, 1922 г.>. – Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2000 год. СПб., 2004. С. 383–412. Вступ. ст., публ. и коммент. Т. А. Кукушкиной.

Петербургские любители, посещавшие поэтические вечера в «Доме Искусств» и в «Доме Литераторов», уже давно знают Оцупа, Одоевцеву и Нельдихена. <…>

Но вот вышли три сборника – «Ушкуйники», «Звучащая Раковина», «Островитяне» – объединяющие новичков, никому не известных.

Почти все – ученики Гумилева. Этот большой поэт и замечательный учитель оказал громадное влияние на всю петербургскую молодежь. Он, как никто, вытравлял из ученика все пошлое. Но никогда не навязывал ему своего. Он не был узким фанатиком, каким его любили выставлять представители других поэтических течений.

И никто из его учеников не подражает открыто. Но, по-моему, это не достоинство, а недостаток. <…>

<…> на «Островитянах» – Вагинове и Колбасьеве можно остановиться дольше. Они выпустили по отдельной книжке стихов. Обе брошюры несовершенные, ученические, но в обеих слышится живая поэтичность.

Вагинов идет за Мандельштамом. Он тоже отметает логическое движение стиха, заменяя его фонетическим. <…> Вагинов тоже пытается управлять большими звуковыми массами, строить бессмысленное, но строгое фонетическое здание.

Для этого надо быть Мандельштамом. Вагинов же, сцепляя строки, довольствуется простыми звуковыми ассоциациями. <…>

Тем не менее, в каждой строке Вагинова чувствуется сырая, еще не нашедшая себя, но подлинная поэтическая острота. <…>

М. Кузмин. Парнасские заросли

М. КУЗМИН. Парнасские заросли. – Завтра. Литературно-критический сборник под редакцией Е. Замятина, М. Кузмина и М. Лозинского. Берлин, 1923. С. 121–122.

<…> Среди бестрепетных стихотворных упражнений поэтический ток узнается по какой-то дрожи в голосе <…>, по неловкости движений подростка.

<…> кажется мне, что настоящий поэт зреет в К. Вагинове.

<…> на глазах развивающееся дарование К. Вагинова <…>

(Сентябрь 1922)

Н. Оцуп. О поэзии и поэтах в СССР

Н. ОЦУП. О поэзии и поэтах в СССР. – Числа. 1933. С. 236–237.

<…> Из поэтов, «вскормленных революцией», мы знали Тихонова. Знали Нельдихена <…> Знали Вагинова, тогда еще мальчика-декадента с остротой и своеобразием, если и не развившимся с тех пор, то все же, судя по нескольким недавним стихотворениям, и не утраченным. Знали Липавского, одну из «надежд», бесследно пропавших. <…>

О. Тизенгаузен. Салоны и молодые заседатели Петербургского парнасса

О. ТИЗЕНГАУЗЕН. Салоны и молодые заседатели Петербургского парнасса. – Абраксас. 1922. Октябрь. № 1. С. 59–61.

Если в Москве вся литературная жизнь ютилась у подъездов и на эстрадах кафэ, то в Петербурге, наиболее живая часть ее сосредоточивалась в салонах, положим только с тех пор, как некогда передовой и тяжеловесный Дом Искусств начал танцевать умирающего лебедя <…>

Звучащая Раковина определившийся салон, заставивший о себе говорить, достоин некоторого более внимательного отношения.

Звучащая Раковина, как и Цех Поэтов, находится под сильным влиянием Гумилева. <…> Сборник «Звучащая Раковина» единственный материал, дошедший до широкой публики <…> конечно книга, о которой говорить нужно шепотом, а если и громко, то заведомо зная, что испортишь свою репутацию. Слишком много там Горфинкелей, Столяровых, Лурье и т. д., заслоняющих несомненно талантливые стихи Фредерики Наппельбаум и почти прекрасные Константина Вагинова.

<…>

Константин Вагинов совсем определившийся и совершенно законченный мастер, может быть один из крупнейших поэтов наших дней. Вагинов умеет находить и нашел настоящие слова, и не носит той поэтической маски, созданной Гумилевым для своих учеников и называемой акмеизмом.

Как форм-либрист[26] Константин Вагинов целиком отрекается от акмеизма и умеет говорить, что сам себе хозяин. Претенциозность на первый взгляд, и даже декадентский выбор тем при внимательном всматривании кажется нам волнующе-новым и совершенным, потому что сказано им первым. Большая работа поэта позволяет и прощает ему многое-многое, и ребячливое пользование метром:

«Мой милый друг, сладка твоя постель и плечи…» – строка, написанная шестистопным ямбом, в то время как перечисление и мелкие слова, как например: «…твоя постель и плечи», не непременно по смыслу связанные, требуют короткостопной хореической строки.

Константину Вагинову бесспорные достижения акмеистов: выхоленность enjambement, поэмы, написанные асклепиадовым семнадцатисложником, тридцатитрехсложные танки или недоступный санскрит, или преднамеренно им забытый.

Константин Вагинов единственный поэт, знающий метр, как «кровь стиха», рифму как «дыхание его», содержание как «биение трепетного сердца»[27]. Он единственный умеет любить… и уложить в коробки невыразимой прелести все слова, зная их тайный смысл, чувствуя их невидимую жизнь. Он может говорить:

«Любовь страшна не смертью поцелуя»

«Да, я поэт трагической забавы»

«Я не люблю зарю. Предпочитаю свист и бурю»…

И это не звучит цыганским романсом, потому что, если мы снимем корку этих слов, то увидим ту божественную игру, которая первый орден поэта, каменщика слов. <…>