Песня слов - [11]

Шрифт
Интервал

Петербургский звездочет>*

1

Дыханьем Ливии наполнен финский берег
Бреду один средь стогнов золотых
Со мною шла чернее ночи Мэри
С волною губ во впадинах пустых.
В моем плече болотный ветер дышит
В моих глазах готовит ложе ночь
На небе пятый день Румяный Нищий ищет
Куда ушла его земная дочь
Но вот двурогий глаз повис на небе чистом
И в каждой комнате проснулся звездочет.
Мой сумасшедший друг луну из монтекристо,
Как скрипку отзвеневшую убьет

2

В последний раз дотронуться до облаков поющих
Пусть с потолка тяжелый снег идет,
Под хриплой кущей бархатистых кружев
Рыбак седой седую песнь прядет
Прядет ли он долины Иудеи
Иль вихрь цветной на берегах Невы,
В груди моей старинный ветер веет
Качается и ходит в ней ковыль
Ковыль сегодня вышел на дорогу
И с девушкой пошел в мохнатый кабачок
Он как живой но ты его не трогай
Он ходит с ней по крышам широко.
Шумит и воет в ветре Гала-Петер
И девушка в фруктовой слышит струны арф,
А Звездочет опять прядет в своей карете
И над Невой клубится синий звездный пар.
Затем над ним, подъемля крест червонный
Качая ризой над цветным ковром
Священник скажет: – Умер раб Господний
Иван Петров лежит в гробу простом.

3

Мой дом двурогий дремлет на Эрмоне
Псалмы Давида, мята и покой
Но Аполлон в столовой ждет и ходит
Такой безглазый, бледный и родной.

4

Рябит рябины хруст под тонкой коркой неба
А под глазами хруст покрытых пледом плеч,
А на руке браслет, а на коленях требник
На голове чалма, о если бы уснуть!
А Аполлон стоит безглазый и холодный,
Он выпил кровь мою, но не порозовел,
А для меня лишь бром, затем приют Господний
Четыре стороны в глазете на столе.

VI

«У каждого во рту нога его соседа…»>*

У каждого во рту нога его соседа,
А степь сияет. Летний вечер тих.
Я в мертвом поезде на Север еду, в город
Где солнце мертвое, как лед блестит.
Мой путь спокоен улеглись волненья
Не знаю, встретит мать? пожмет ли руку?
Я слышал, город мой стал иноком спокойным
Торгует свечками поклоны бьет
Да говорят еще, что корабли приходят
Теперь приходят когда город пуст
Вино и шелк из дальних стран привозят
И опьяняют мертвого и одевают в шелк.
Эх, кочегар, спеши, спеши на север!
Сегодня ночь ясна. Как пахнет трупом ночь!
Мы мертвые Иван, над нами всходит клевер
Немецкий колонист ворочает гумно

«Стали улицы узкими после грохота солнца…»>*

Стали улицы узкими после грохота солнца
После ветра степей, после дыма станиц
Только грек мне кивнул площадная брань в переулке,
Безволосая Лида бежит подбирая чулок.
Я боюсь твоих губ и во рту твоем язва.
Пролетели те ночи городской небесной любви
Теплый хлев, чернокудрая дремлет Марыся
Под жестоким бычьим полушубком моим

«Все же я люблю холодные жалкие звезды…»>*

Все же я люблю холодные жалкие звезды
И свою опухшую белую мать
Неуют и под окнами кучи навоза
И траву и крапиву и чахло растущий салат.
Часто сижу во дворе и смотрю на кроличьи игры
Белая выйдет Луна воздух вечерний впивать
Из дому вытащу я шкуру облезлую тигра.
Лягу и стану траву, плечи подъемля сосать.
Да в обреченной стране самый я нежный и хилый
Братья мои кирпичи, Остров зеленый земля!
Мне все равно, что сегодня две унции хлеба
Город свой больше себя, больше спасенья люблю.

«Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлю…»>*

Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлю
Белые ранят лучи, не уходи я молю
А по досчатому полу мать моя белая ходит
Все говорит про Сибирь, про полянику и снег.
Я занавесил все окна, забил подушками двери
Над головой тишина, падает пепел как гром
Снова в дверях города и волнуются желтые Нивы
И раскосое солнце в небе протяжно поет.

«Помню последнюю ночь в доме покойного детства…»>*

Помню последнюю ночь в доме покойного детства:
Книги разодраны, лампа лежит на полу.
В улицы я убежал и медного солнца ресницы
Гулко упали в колкие плечи мои
Нары снега Я в толпе сермяжного войска
В Польшу налет и перелет на Восток.
О, как сияет китайское, мертвое солнце!
Помню о нем я мечтал в тихие ночи тоски
Снова на родине я ем чечевичную кашу
Моря Балтийского шум, тихая поступь ветров
Но не откроет мне дверь насурмленная Маша
Стая белых людей лошадь грызет при луне

«Сынам Невы не свергнуть ига власти…»>*

Сынам Невы не свергнуть ига власти,
И чернь крылатым идолом взойдет
Для Индии уснувшей, для Китая
Для черных стран не верящих в восход.
Вот я стою на торжищах Европы
В руках озера, города, леса
И слышу шум и конский топот
Гортанные и птичьи голоса.
Коль славен наш Господь в Сионе
Приявший ночь и мглу и муть
Для стран умерших сотворивший чудо
Вдохнувший солнце убиенным в грудь.

«Нет, не люблю закат. Пойдемте дальше Лида…»>*

Нет, не люблю закат пойдемте дальше Лида,
В казарме умирает человек
Ты помнишь профиль нежный, голос лысый
Из перекошенных остекленелых губ
А на мосту теперь великолепная прохлада
Поскрипывает ветр и дышит Летний сад
А мне в Дерябинку вернуться надо.
Отдернул кисть и выслушал часы.

«Отшельником живу, Екатерининский канал 105…»>*

Отшельником живу, Екатерининский канал 105
За окнами растет ромашка клевер дикий
Из-за разбитых каменных ворот
Я слышу Грузии, Азербайджана крики.
Из кукурузы хлеб, прогорклая вода
Телесный храм разрушили
В степях поет орда
За красным знаменем летит она послушная.
Мне делать нечего пойду и помолюсь
И кипарисный крестик поцелую

Еще от автора Константин Константинович Вагинов
Монастырь Господа нашего Аполлона

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Козлиная песнь

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Труды и дни Свистонова

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.


Звукоподобия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звезда Вифлеема

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бамбочада

«Константин Константинович Вагинов был один из самых умных, добрых и благородных людей, которых я встречал в своей жизни. И возможно, один из самых даровитых», – вспоминал Николай Чуковский.Писатель, стоящий особняком в русской литературной среде 20-х годов ХХ века, не боялся обособленности: внутреннее пространство и воображаемый мир были для него важнее внешнего признания и атрибутов успешной жизни.Константин Вагинов (Вагенгейм) умер в возрасте 35 лет. После смерти писателя, в годы советской власти, его произведения не переиздавались.