Песня последнего скальда - [15]

Мы, четверо: я, Тригвальд и еще двое купцов пошли на берег – говорить с Атле. Остальные дожидались нас на подворье.

Корабль свеонов стоял в стороне от пристани, наполовину вытащенный на песок, а сами гости жгли на берегу костер, и сидели кружком, протягивая ладони к жаркому пламени, и переговаривались о чем-то. Собирались они уходить на рассвете, не дождавшись от Гостомысла ни серебра, ни кровавой дани.

Звезды одна за другой зажигались на небе, и высокая ладожская крепость чернела в темноте над горою, когда мы спускались к реке . Было тихо – только ворочалось, тяжело вздыхая, на своем каменном ложе великое Нево-море.

Увидав нас, Атле поднялся и пошел навстречу. Его гирдманы тоже повставали с мест, а когда мы подошли, обступили нас со всех сторон.

– Какая беда привела тебя в этот час сюда, славный Тригвальд-купец?– Спросил Атле, щуря свои зеленые глаза.

– Ты сам то знаешь.– спокойно ответил фриз.

Свеон усмехнулся и покачал головой. Тогда наш вождь заговорил с ним громко и резко.

– Ты, Атле-Змея,– сказал он,– увел моих рабов. И не отпирайся -люди их видели.

Гость и не думал отпираться. Ответил насмешливо:

– Ты напрасно пришел сюда, Тригвальд-купец. Но ты сделаешь хорошо, если сейчас же уйдешь обратно.

Тут я огляделая и увидел, что свеоны встали вокруг. А было их впятеро больше, и руки у всех лежали на топорах,

Но Тригвальда нелегко было напугать.

– Отдай моих рабов,– сказал он,– и разойдемся миром. Атле рассмеялся и похлопал его по плечу.

– О каких рабах речь, Тригвальд-купец? Лучше присядь к нашему костру, отведай жареной баранины и доброго пива…

Наш вождь приглашения не принял, да только свеона это ничуть не смутило. Он еще раз засмеялся – глухо, сквозь зубы – и сказал, покачав головой:

– Напрасно же ты брезгуешь нашим хлебосольством, купец!

– А мне оно ни к чему, – ответил Тригвальд, и я увидел, как от гнева у него свело скулы .

– Так ступай же прочь! – Прошипел свеон. – Мои люди не любят, когда их понапрасну отрывают от вечерней трапезы.

– Мне-то что? Я пришел по делу и не уйду просто так.

– Мы с тобой враги, Тригвальд-купец,– молвил Атле,– а потому не о чем нам с тобой разговаривать. Ты Вадему-ярлу обещал служить и с ним заодно воевать.

– Так вот в чем дело!– Усмехнулся Тригвальд.

– Ступай прочь, купец! – Зло проговорил свеон.– Уходи, или мои воины проводят тебя силой.

Ждал Атле – уберется наш вождь восвояси, а он со всеми своими еще и посмеется ему вслед. Вышло не так. Тригвальд встал против него все равно, что дуб-великан – куда там тягаться с ним заморскому гостю! Ведь если ударит фриз, так три дня искать будут – костей не найдут!

Атле сразу смекнул, что дело добром не кончится. Но не отступил, не попросил мира.

Не стану рассказывать, как спорили они и бранились, а мы все молча ожидали конца. Никто не уследил, как рука Тригвальда вдруг схватилась за меч – лишь услыхали зловещий лязг выходящей из ножен стали. И тут же один из свеонов ударил Тригвальда в спину копьем. Фриз еще силился достать Атле – видно, так и не понял, что нанесли ему смертельный удар. Не достал. Не успел. Атле только отступил в сторону, давая ему упасть.

А потом мы еще успели показать свеонам, как блестят в бою наши мечи. Я уже не видел, что творилось вокруг – рванулся прочь от корабля и от берега, раздавая налево и на право слепые удары. Помню еще – кого-то рубил, куда-то бежал, не чувствуя ни усталости ни боли от ран. И когда взметнулась надо мной белым полумесяцем смертоносная сталь секиры, я даже не успел подумать о смерти.

И небо с землей поменялись местами.

В тот миг мне показалось, что не единожды, а сотню, тысячу раз обрушился на меня этот удар, и тысячу раз падал я на холодный песок, захлебываясь густой темнотой и собственной кровью. Звезды хороводом закружились в моих глазах, а потом погасли все разом, и голоса боя стихли в один миг – весь мир пропал, и я провалился в кровавую пасть темноты.

***

Рурик, Трувор и Синав клялись

Не вести дружины за собой;

Но с зарей блеснуло множество

Острых копий, белых парусов

Сквозь синеющий туман морской!

«Песня Ингелота»

…Заунывалая, мелодия свирели родилась где-то за гранью сознания и, разростаясь, заполнила все мое естество. Казалось, каждая частичка моего истерзанного тела вторит этому звуку. Из кроваво-красного тумана, застилавшего мне глаза, стали возникать смутные очертания каких-то предметов. Потом – словно заколыхалось вокруг меня необъятное пшеничное пола, издавая глухой равномерный шум. А я лежал посреди него, и тяжелые золотые колосья почти касались моего лица.

Свирель зазвучала пронзительней. Откуда-то, словно из-под земли, возникли прекрасные стройные девушки с венками из полевых цветов на волосах, таких же золотых, как колосья пшеницы. Под пение свирели они закружились вокруг меня в хороводе, и ветер развевал их легкие платья.

Заунывные монотонные звуки заполнили собой всю вселенную. И вот уже не девушки… нет, это хоровод всадников кружится в бешенной пляске! Звериные шкуры за их плечами раззеваются на ветру, рогатые шлемы склоняются в такт движениям. Всадники мчатся быстрее, копыта коней уже не касаются земли… Кони поднимаются все выше, выше – и уносятся в небо. Только теперь я вижу, что небо сложено из больших необтесанных бревен и на нем нарисовано человеческое лицо с белыми, как у рыбы глазами…