Мой Белый Город продолжает иногда испытывать меня. Это происходит, когда наступают праздники по местному календарю. Священный месяц Рамадан – время поста, мусульмане воздерживаются от пищи, питья и курения в течение всего светового дня, но отрываются с наступлением темноты и выползают из-за столов с лопающимися животами. Или кровавый день Барана, время приносить Аллаху жертвы. Почти каждая семья покупает живого барана, привозит домой, а в день праздника режет его на крыше, в саду или прямо в квартире… Мне непонятна их радость, мне неприятно их оживление. Я не хочу наряжаться и бегать по гостям, мне невесело. Улицы и площади заполнены оживленной, разнокалиберной, разнокожей толпой, а мне горько и пусто. Я отчетливо понимаю, что чужая, и на этот праздник меня не приглашали. В такие дни я сижу у телевизора у себя в салоне, смотрю с утра до вечера старые советские фильмы.
Мне до слез начинает хотеться «русскости», самоваров, душевных разговоров и подмосковных вечеров. И мой Белый Город спасает меня от приступов хандры, здесь, как в Греции, – все есть, здесь возможно все. Мы, русские женщины Марокко, находим друг друга, собираемся, устраиваем обычные посиделки на кухне. Родная речь позвякивает в ушах, шутим и сплетничаем, попиваем черный, привезенный из России, чай. Я чувствую свои корни, теперь я – своя среди своих, и боль в сердце, растревоженном ностальгией, утихает…
Приходит лето, и меня, лицедейку-любительницу, поджидают новые роли. Мой город меняет добропорядочное выражение своего лица на легкомысленное и принимает туристов и отпускников. Улицы запружены машинами с европейскими номерами, однако за рулем сидят марокканцы! Уехавшие на заработки или уже родившиеся в европах в семьях эмигрантов – в июле и августе они заполоняют город, помогают вырасти ценам на фрукты и овощи, ослабляют строгие законы, потому как сами уже давно переняли европейский стиль одежды и поведения. С радостью становлюсь одной из них, мы сидим с мужем в бесконечных уютных кафе, поедаем мороженое, попиваем кофе, мое лицо розовеет от удовольствия и загара, а руки увешаны позвякивающими серебряными марокканскими браслетами…
Я многолика. И он, мой друг и покровитель, мой Белый Город, сохраняя неизменным цвет, имеет тысячу разных лиц. Его противоречия поистине впечатляют. Где еще увидишь на одной улице хромающего ослика, тащащего за собой тележку с плодами кактуса, и серебристый «Мерседес-кабриолет», которым управляет совсем еще юнец с напомаженными волосами?
В каком еще городе белоснежные виллы и дворцы аристократии мирно соседствуют с бидон виллями – разваливающимися хижинами бедняков? Где еще встретишь на пляже женщину в никябе[13], всю покрытую черным с ног до головы, со спрятанным лицом, в носках и перчатках, плескающуюся в океане в сорокаградусную жару рядом с девушкой в бикини?
В каких еще городах, на их окраинах, точно в фильмах ужасов, вьются в воздухе шуршащие черные пакеты, а под ногами валяется мусор, но жилища вылизываются, вымываются, вычищаются ежедневно до стерильной чистоты? И где еще упоительно вкусный пятничный кус-кус, который хозяйки выпестовывают по несколько часов, стоя на жаркой кухне, оставаясь на следующий день таким же изумительным на вкус, безжалостно выбрасывается?
Все это возможно только здесь, в шумной, дурашливой, уютной, безалаберной, владеющей моим сердцем Касабланке…
Я выхожу на улицу, и цветы в нашем маленьком жардане[14] обдают меня запахом мечты. Сегодня я не играю ролей, я просто знаю, кто я. Я та, что живет в своем времени и в своем Городе, я проживу этот день, если так пожелает Аллах, а вечером поднимусь на крышу, где крупные звезды Магриба[15], смешавшись с последними переливами азана[16], летящего с соседней мечети, пропоют мне нежную песню о моем Белом Городе, отходящем ко сну.
Ирина Лукашева
В моей жизни, как в ковчеге у Ноя, всего по паре. Два образования, два брака, двое маленьких детей, две работы, где я разговариваю на двух иностранных языках, и, самое главное, две страны, два разных мира, окончательно ставящих на мне печать двойственности. Россия, Москва, там, в 9 лет я написала свои первые стихи, а в 10 – первый рассказ. Там, когда мне было лет 12, учительница литературы объявила моей маме, что на меня плюнул Бог. Там летает моя душа, когда я сплю. Марокко, Касабланка, место, подарившее мне дом и семью, страна, открывшая мне меня и познакомившая с нежной смуглокожей музой, напевающей странные восточные песни.
