Песня любви - [88]

—Отправить на виселицу?! — вскричала Джорджина, не слышавшая обсуждения этой возможности из-за своего обморока. — Вы что, все с ума посходили?

—Он признался, что пиратствовал, Джорджи, и я уверен, судно «Скайларк» было не единственной его жертвой. Совесть не позволяет сбрасывать это со счетов.

—Черта с два не позволяет. Он возместит ущерб. Скажи им, Джеймс, что ты возместишь ущерб. — Однако когда для спасительного подтверждения она обратила на него взгляд, он выглядел разъяренным как сто чертей, от гордости его буквально распирало, губы были плотно сжаты. — Томас! — почти в панике завопила она. — Происходит немыслимое! Мы говорим о преступлениях, совершенных... годы назад!

—Семь или восемь лет назад, — ответил тот, небрежно поведя плечом. — Память иногда меня подводит, однако капитан Мэлори своей враждебностью заставляет ее работать лучше.

На это Джеймс рассмеялся, однако приятными эти звуки было назвать трудно.

—Теперь шантаж после нажима? Угрозы насилия и членовредительства? И вы, обитатели этих поганых колоний, еще именуете меня пиратом?

—Мы всего лишь имеем в виду отдать вас под суд, однако поскольку Бойд и я — единственные свидетели против вас...

Дальше можно было не продолжать, однако даже Джорджине стало ясно, куда гнет Томас. Если Джеймс поведет себя разумно, из этого так называемого судебного разбирательства ничего не выйдет — из-за нехватки свидетельских показаний. С нее даже стало потихоньку спадать напряжение, но тут раздался голос еще одного брата.

—Быть может, тебе память отбили всякие дерьмовые чувства, Томас, — проговорил Уоррен, — однако я прекрасно слышал признание этого господина. И черта с два я не выступлю свидетелем против него.

—От ваших затей, янки, голова идет кругом. О чем вы толкуете? О поисках справедливого решения или мщении? Или вы пребываете в заблуждении, что одно вытекает из другого?

Едкий юмор Джеймса лишь еще сильнее разжег яростную враждебность Уоррена.

—Ничего такого, что ты именуешь «справедливым решением», не будет, если я получу возможность сказать свое слово, так что не имеет смысла в качестве приманки вешать перед твоим носом морковку, Хок. — Последнее слово было произнесено с таким презрением, будто это было ругательство. — Итак, в наличии твое судно и твой экипаж. И если тебе безразлична судьба корабля, то твое теперешнее решение определит, отправятся ли на скамью подсудимых вместе с тобой и члены твоей команды.

Чтобы обрести нынешнюю изысканность манер и светскость, Джеймсу пришлось в свое время приложить уйму усилий. Однако ему уже давно удалось научиться обуздывать свой опасный нрав, и хотя и теперь он порой впадал в гнев, но знающие его давно едва это и заметить-то могли. Однако надеяться отделаться легким испугом, если вы попытались угрожать его семье — ну, нет. А половина команда была для него как семья.

Он стал медленно двигаться в сторону Уоррена. Наблюдая за ним, Джорджина заподозрила, что ее брат слишком глубоко уколол его, но явных признаков опасности, которые во время их первой встречи заметила и она, и Мак, от него не исходило.

Даже его голос был обманчив в своей мягкости, когда он обратился к Уоррену:

—Ты превышаешь свои права в этом деле, втягивая мое судно и команду.

Уоррен с презрением усмехнулся.

—Если это английское судно, затаившееся где-то в наших водах? Более того, корабль, заподозренный в том, что он принадлежит пиратам? Мы не выходим за рамки наших прав.

—Тогда и я не выхожу.

Это произошло столь молниеносно, что повергло в шок всех присутствующих, особенно Уоррена, ощутившего, как немыслимо сильные руки неумолимо сдавливают его горло. Слабаком он не был, но пальцы не могли разорвать сомкнувшееся кольцо. Бросившиеся на выручку Клинтон и Дрю, ухватившись каждый за руку Джеймса, тоже не могли его оторвать. А его пальцы медленно и неотступно продолжали сжимать кольцо.

Лицо Уоррена побагровело, пока Томас искал что-то достаточно тяжелое, чем можно было бы оглушить Джеймса. Но ему не пришлось этого делать. Джорджина, сердце которой, казалось, было готово выскочить из груди, бросилась сзади на Джеймса и стала кричать ему прямо в ухо:

—Джеймс, прошу тебя, это же мой брат!

И тот просто разжал руки.

Клинтон и Дрю также убрали свои руки с его — надо было подхватить Уоррена, который стал валиться вниз. Они подтащили его к ближайшему стулу, осмотрели шею и пришли к выводу, что ничего не сломано. Он начал судорожно кашлять, наполняя изголодавшиеся легкие.

Все еще потрясенная тем, что он только что едва не совершил, Джорджина отлепила себя от спины Джеймса. Ярость ее еще не улеглась, но когда он к ней повернулся лицом, ей стало ясно, что его разъяренность достигла апогея.

— Я мог бы сломать ему его вонючую шею в две секунды! Это тебе ясно?

Буквально съежившись от страха, который он нагнал на нее, она проговорила:

—Да, я... я думаю, всем нам ясно.

Какой-то момент он в злобе ее рассматривал. У нее возникло ощущение, что, не истратив достаточно гнева на Уоррена, он сохранил немалый его запас лично для нее. Об этом говорил его бешеный взгляд, все его крупное напружиненное тело.

Но когда момент этого сверхнапряжения прошел, он поразил ее и всех остальных, пробормотав: