Песня длиною в жизнь - [42]

Он крепко держал Эдит за руки и говорил так, как будто в этой комнате были только они одни:

— Ты сможешь покинуть Париж сразу после окончания выступления в «Мулен Руж». Тебе пойдет на пользу южный климат, а во время твоего отсутствия…

— Это… — Андре прервалась, потому что ее, по-видимому, никто не слушал.

— …я позабочусь обо всем, что здесь происходит, — договорил Луи. — Потом я отправлюсь следом за тобой. Но сначала мне надо позаботиться о проведении еще нескольких концертов до двадцать седьмого числа.

Андре мысленно выругалась. Повысив голос, она объявила:

— Слушания в комиссии состоятся в среду, двадцать пятого октября. Повестка пришла сегодня по почте.

— Ну здорово! — вырвалось у Симоны.

Луи отпустил руки Эдит и уставился на Андре.

— Почему ты сразу не сказала об этом?

Она подняла руки и снова уронила их.

— Ты ведь не хотел меня слушать.

— Это еще через десять дней, — заметила Эдит с наигранным спокойствием.

Она чувствовала себя как в автомобиле, который мчится с немыслимой скоростью по гоночным трассам Ле-Мана[48]. Страшное событие надвигалось на нее так быстро, что у нее кружилась голова. Ужас перед допросом, который она так надеялась забыть, окутал все ее тело так же сильно, как тогда, после посещения префектуры.

Разница с сегодняшним днем заключалась лишь в том, что ее секретарь дала свидетельские показания. Впрочем, вряд ли это сыграет какую-то роль. Рациональность не была свойственна многим борцам Сопротивления, обуреваемым чувством мести. А у нее не получалось мыслить прагматично из-за панических атак. Она слышала, что под домашним арестом находился не только Морис Шевалье, был допрошен Шарль Трене и арестован Тино Росси. Исчез и ее друг Саша Гитри[49] — кинорежиссер и сценарист, с которым она познакомилась через Кокто. Теперь все знали историю о предполагаемых коллаборационистах, сидящих в тюрьмах или в печально известном Дранси[50]. И не имело значения, как выдвигались обвинения, были ли это просто сплетни или болтовня в пабе. До сих пор она игнорировала эти истории, но в этот раз они стали такими же реальными, как воспоминание о волшебном завтраке с Ивом. Все, что она вытеснила с помощью любви к нему, вернулось: страх, отчаяние, паника. Виски сжала мигрень. Она поднесла руку колбу и закрыла глаза, словно хотела отгородиться от мира со всеми его ужасами.

— Тебе плохо? — Симона шагнула к ней и, как будто защищая, положила ладонь ей на плечи.

Эдит открыла глаза.

— Все в порядке, — солгала она, тщетно пытаясь отогнать черные звездочки, пляшущие перед глазами.

Однако Эдит стряхнула руку Симоны и, несмотря на головную боль, принялась энергично наставлять своего импресарио:

— Организуйте столько концертов, сколько сможете. Не теряйте времени, Лулу. Я хочу выступать и петь, пока еще возможно.

— Пожалуйста, не беспокойся, — сказал Андре. — Я буду сопровождать тебя и проясню это недоразумение.

— Хорошо. — Эдит помассировала пальцами лоб. — Не хочу больше ничего слышать об этом. Мне обязательно нужно поспать. Момона, подойди ко мне, пожалуйста.

Мысль о том, чтобы лежать в постели наедине со своими демонами, обдумывая эти новости, была еще хуже, чем усиливающаяся мигрень. Эдит махнула рукой в сторону гостей, словно желая отогнать назойливое насекомое.

— Пожалуйста, оставьте нас сейчас. Мне нужен отдых.

— Конечно. Увидимся позже. — Без всякого протеста Андре подхватила сумочку и пальто.

— Я позабочусь о гастролях, — пообещал Луи, направляясь к двери и открывая ее для Андре.

Эдит смотрела им вслед, понимая, о чем сейчас будут говорить Деди и Лулу. О ней. О стратегии, с помощью которой можно было бы обойти запрет на выступление. У нее заболел живот.

— Мне нужен коньяк, — сказала она Симоне.

Комиссия по контролю за представителями творческих профессий заседала в одном из элегантных зданий в центре политической жизни Парижа, в Седьмом округе, недалеко от Национального собрания и Сены. Это был тихий район с несколькими магазинами и барами, на улицах почти не было прохожих, лишь изредка могла проехать машина. Однако пулевые отверстия в стенах зданий свидетельствовали о том, что здесь проходили последние бои между бойцами Сопротивления и немецкими оккупационными войсками, опорный пункт которых находился в военном училище поблизости. Эдит вздрогнула: ей показалось, что здания смотрят на нее пустыми глазницами слепцов.

«Что за странная ассоциация, — подумала она с тревогой. — Надеюсь, члены комиссии будут достаточно непредвзяты, чтобы понять мою ситуацию».

— Здесь, — сказала Андре и остановилась перед двустворчатой дверью. Она указала на медную табличку на стене: «Комиссия находится на втором этаже».

— Спасибо. Я умею читать, — ответила Эдит. Она не хотела выглядеть невежливой, но была слишком взволнована, чтобы быть дружелюбной.

— Не волнуйся, — прошептал Ив и сжал ее руку. — Никто не посмеет навредить Эдит Пиаф!

Его присутствие не улучшило ее настроения. Ей удалось удержать Лулу и Анри от того, чтобы они ее сопровождали, но Симону и Ива убедить остаться не смогла. В какой-то момент, расстроенная их настойчивостью, она отказалась от попыток переспорить подругу и возлюбленного.