Песни вещих птиц - [7]
Даже Надя улыбнулась, хотя страхи не отступили. Но от мысли, что все сёстры будут рядом, стало легче.
Время летело, а праздник только разгорался. Небо затянуло облаками, но в этот раз дождь прошёл стороной. Гости уже пересказали все тосты, посмеялись над всеми шутками, и, тяжёлые от еды и напитков, растрясались во дворе то под частушки, то под попсу, от которой кривились Надя с Лёшей.
Невеста так устала, что после первого же танца молодых притихла за столом, и звездой вечера стала Янина. К ней выстроилась целая очередь из желающих пригласить на танец, и она, ни капли не смущаясь, флиртовала и кружила головы. Надю тоже приглашали, только она была не в настроении и почти ни с кем не разговаривала.
– Прости, мне венок мешает танцевать, – ответила она Сашке, не понимая, с какой стати её приглашает парень старше её на шесть лет.
– Так, может, снимешь его?
Вроде бы нормальный вопрос, но у Нади подступил ком к горлу:
– Нет! Если сниму, пение птицы Сирин сведёт меня с ума, а я хочу сохранить разум.
Загадочно ухмыльнувшись, Сашка отошёл, но смотрел так, что стало ясно: это не последняя его попытка. Только папе удалось вытащить младшую дочь на медленный танец, и даже венок не стал помехой.
Лёша сидел, нахмурив брови. Рядом упала Ксюша, они обменялись будничными фразами, но речь зашла об учёбе – и они проспорили едва ли не час, забыв о всеобщем веселье. Лёша даже ляпнул о разговоре с бабкой Пелагеей и сразу об этом пожалел. Сестра и без того нашла тридцать один с половиной повод отчитать его. С половиной, потому что тридцать второй прервал странный звук, словно тысячи тонких голосов затянули высокую ноту.
– Что это, слышишь? – взволнованно спросил Лёша.
– О чём ты? – напряглась Ксюша.
– Да вроде бы прошло, но как будто песня…
– Ты, наверное, многовато шампанского выпил, – начала было Ксюша, но тут к ним со всех ног примчалась Надя. Перепуганная, она нервно теребила косу и кусала губы.
– Птица Сирин, вы слышали? Она поёт там, на реке!..
– А пойдёмте все купаться! – прервал её весёлый голос из толпы, гости возбуждённо зашумели и потянулись со двора.
– Ну вот, теперь мы все идём к реке. От судьбы не уйдёшь, – прошептал Лёша на ухо младшей, подпустив таинственности.
Её разбудила песня. Тонкий и прозрачный голос лился отовсюду: из травинок и листочков, из воздуха и воды, из самого сердца. Песня заставила остывшую кровь снова бежать по венам, впустила воздух в отравленные лёгкие, распахнула глаза, что давно не видели света.
Она несмело пошевелила пальцами, прикоснулась к лицу и волосам. Медленно, точно разрывая путы, села. Её окружал лес. Кроны деревьев прятались в наступающих сумерках. Чуялся запах воды, запах той самой реки, что и много веков назад текла здесь, неся в своём течении её судьбу… Песня звучала внутри неё. В еле различимых словах она узнала историю своей жизни – историю печали и смерти. Волшебный голос приносил ей жизнь, а вместе с ней и горькие воспоминания…
Дивья. Имя нашептала ей полная луна.
Песня смолкла. Она почувствовала, что кто-то наблюдает за ней, кто-то стоит совсем рядом и пронзает её чужеродным взглядом. Это существо она уже видела раньше, но не смогла не засмотреться вновь. Чёрные брови обрамляли сверкающие сапфирами глаза, алые губы не знали улыбки. Лицо казалось человеческим, но не встретишь похожего вовек: острые изгибы скул и кожа, словно мутная поверхность лунного камня, выдавали посланницу из иного мира. Золотая корона на роскошных чёрных волосах слепила блеском неземных драгоценных камней. В ушах сверкали серьги, на правом – золотое солнце, на левом – серебряная луна, грудь украшали круглые бусы, мутные, словно кровь. Бархатная кожа плеч, точно в платье, была облачена в сине-фиолетовое оперение. Вместо рук – крылья небывалого размаха, в них собрались все оттенки неба, от чёрной ночи до нежно-розового заката. Сирин сидела на ветвях, цепляясь огромными когтями за кору, смотрела вдаль и, кажется, видела весь мир насквозь. Она снова запела, но губы её будто и не размыкались. Голос лился отовсюду сразу – из земли и деревьев, туманил разум, уносил, как быстрое течение.
– Увела тебя, деву, в путь,
Зелье тёмное выпить дала.
Ты не злись, не плела я пут,
Лишь твоей дорогой вела.
Строки повторились эхом множество раз, пока не стихли где-то внизу, под землёй.
– Куда же теперь меня дорога привела, Сирин? – Дивья говорила тихо, почти шёпотом, голос не слушался её, как и тело. Она не решалась поднять глаза на вещую птицу – боялась, что от одного взгляда наступит смерть.
Сирин пела ей в ответ:
– Как в источнике воды чисты,
Как в начале клубок не спутан,
Возвращают нити судьбы
Домой —
Иль не дом то,
Лишь отблеск мутный.
Горячие мурашки побежали по холодной коже, и она вспомнила свою недолгую жизнь. Когда ещё боги ходили по земле, а люди поклонялись им и почитали, была она совсем ребёнком. Но в ней жила сила, которая говорила: нет преград в этом мире. А мать, её земная, простая и осторожная мать, предупреждала об опасности. Не послушалась, угодила из родного дома в замок, который на века усыпил её душу… И где теперь дом? А где его отражение?
