Песни улетающих лун - [26]

Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, Яков спросил:

— Стреляли или мне показалось?

— Стреляли, — шофер, приземистый лысый поляк лет сорока пяти, пальцем показал на дорогу. — Там, впереди где-то.

— Прибавь-ко газу.

Через минуту они догнали хвост растянувшейся по дороге роты. Солдаты были оживлены, в кабину “виллиса” залетали обрывки хохота.

Яков приказал шоферу остановиться; высунувшись из машины, обратился к ближайшим ему солдатам:

— Кто здесь стрелял?

Сразу несколько веселых, красных от смеха лиц повернулось к нему.

— Медведицу пугнули, товарищ генерал.

— Какую еще медведицу? Кто здесь главный?

К “виллису” уже подбегал дебелый пожилой старшина.

— Старшина Казилин, товарищ генерал.

— Объясните, что здесь происходит, — выходя из машины, приказал Яков.

— Тут вот какое дело, товарищ генерал. — В тоне старшины чувствовалось то же нескрываемое веселье, что прыгало и в глазах солдат. — Вчера около Тасницовки медведица с медвежонком дорогу переходили, прям перед нами, — а мы как раз обедать присели. Перешли они, значит, дорогу, в лес уже направлялись, а тут рядовой Малой (старшина кивнул головой на белобрысого солдата лет девятнадцати) возьми да и окликни звереныша. Показывает ему сгущенку, льет себе на язык: гляди, мол, как вкусно. Медвежонок остановился и смотрит так с любопытством, — подойти, однако ж, боится. А Малой сам навстречу ему идет с этой чертовой банкой, манит: иди, дескать, я и тебя угощу! Потом поставил сгущенку возле дороги, а сам отошел, чтобы зверь не пугался (на свое счастье отошел!). Ну а медвежонок не выдержал, любопытство его одолело, пошел осторожно так к банке, а сам то на нее, то на нас поглядывает. Мы все даже есть перестали, следим, подойдет он к сгущенке нашей или не подойдет. И вот, когда он уже в двух шагах был, — как вдруг бабахнет у него под ногами, и — земля вверх… Все только и успели в траву попадать. А когда поднялись, глядим: там, где звереныш стоял, только воронка виднеется. Никто и не думал, что мины здесь… Медведица, та в чащу бросилась, орет дурным голосом. Уже потом мы видели, когда уходили, как она вокруг воронки той ходит и, верите ли, будто бы плачет… Ну а сегодня уже, вот только что, Малой отправился по своей великой нужде, — тут лицо старшины расплылось в улыбке, — за те вон кусты, а через минуту как выскочит: штаны на ходу натягивает, орет, как оглашенный. А за ним… — не докончив фразы, Казилин расхохотался. Но Яков и не думал смеяться, и старшина, осекшись, перешел на серьезный тон: — Видно, она за нами всю ночь шла, товарищ генерал. Может, решила, что мы ее медвежонка сгубили, или не понимает куда, он исчез, ищет…

Старшина замолчал, растерянно глядя на Якова. Шейнис, ни слова не говоря, лишь раздувая ноздри, как хищник жертву, ощупывал глазами его лицо. Уже через четверть минуты под этим взглядом Казилин начал дрожать мелкой дрожью.

Яков с удовольствием видел, что от хорошего настроенья солдат не осталось даже следа. Все те, кто стоял рядом с машиной, в смущении опускали лица, не желая встречаться глазами с угрюмым энкавэдэшником. Только тот самый Малой, который и был виновником происшествия, обращаясь к стоящему рядом товарищу и не замечая, как отчетливо слышится его голос, радостно сообщил:

— У меня, Витек, от страха, когда я ее увидел, все то, что из задницы вылезло, обратно туда полезло… — Товарищ его в ответ скорчил страшную мину, и Малой, поняв, осекся и побледнел.

Наконец, когда молчание стало невыносимым, Шейнис тихо сказал:

— Так значит вам, товарищи бойцы, патроны выдают, чтобы медведей пугать…

Недоброе, опять повисло молчание.

Яков вдруг усмехнулся одними губами (серые же глаза по-прежнему оставались колючими).

— Убили хоть медведицу-то?

Запинаясь, Казилин проговорил:

— Да я вот, товарищ генерал, уж приказал не убивать ее. Так она вчера о медвежонке своем убивалась, что как будто и жалко мне стало…

— Поехали, — сказал Яков шоферу, садясь в машину.

Машина уже скрылась за поворотом, а солдаты не двигались с места; уныло смотрели в ту сторону, где она исчезла. Казилин стоял, весь пунцовый от перенесенных унижения и испуга; отвернувшись, чтобы никто не слышал, вполголоса сочно выругался.

— Ну что встали, как вкопанные? — крикнул он раздраженно и, обгоняя двинувшуюся роту, задумчиво, не очень уж громко, но и не очень тихо, добавил: — А тебя бы я, товарищ Абрам, ни за что бы не пожалел…

Они встретили медведицу сразу, как только поднялись на холм. Животное, загораживая проезд, стояло посреди большака.

“Виллис”, не доезжая, остановился. Яков улыбнулся криво, достал из кобуры пистолет. Снимая оружие с предохранителя, вышел из машины и сделал пару шагов навстречу зверю.

— Ну, иди отсюда.

Между ним и медведицей было шагов пятнадцать. Животное не шевелилось; два черных глаза смотрели внимательно в волчьи глаза генерала. Тогда он передернул затвор; прицеливаясь, вытянул руку.

— Ну…

Медведица продолжала стоять неподвижно.

Яков выстрелил в воздух. Животное жалобно зарычало; виляя широким задом, затрусило в сторону леса.

— Зря вы ее не убили, товарищ генерал, — сказал шофер, когда Яков вернулся в машину. — Она же бешеная, сожрет кого-нибудь.