Песни. Стихотворения - [7]

Взглянули друг другу в глаза…

Когда ел Поплавский гармошку,

Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервов,

И суп из картошки одной, —

Все меньше здоровья и нервов,

Все больше желанье домой.

Сердца продолжали работу,

Но реже становится стук.

Спокойный, но слабый Федотов

Глодал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,

Ни лодки, ни крошки вокруг.

Зиганшин скрутил козью ножку

Слабевшими пальцами рук.

На службе он воин заправский,

И штурман заправский он тут.

Зиганшин, Крючковский, Поплавский —

Под палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,

Бодрил, сам был бледный как тень,

И то, что сказать собирался,

Сказал лишь на следующий день.

«Друзья!..» Через час: «Дорогие!..»

«Ребята! – еще через час. —

Ведь нас не сломила стихия,

Так голод ли сломит ли нас!

Забудем про пищу – чего там! —

А вспомним про наш взвод солдат…»

«Узнать бы, – стал бредить Федотов, —

А что у нас в части едят?»

И вдруг: не мираж ли, не миф ли —

Какое-то судно идет!

К биноклю все сразу приникли,

А с судна летел вертолет.

…Окончены все переплеты —

Вновь служат, – что, взял океан?! —

Крючковский, Поплавский, Федотов,

А с ними Зиганшин Асхан!

1960

«Пока вы здесь в ванночке с кафелем…»

Пока вы здесь в ванночке с кафелем

Моетесь, нежитесь, греетесь, —

В холоде сам себе скальпелем

Он вырезает аппендикс.

Он слышит движение каждое

И видит, как прыгает сердце, —

Ой, жаль, не придется вам, граждане,

В зеркало так посмотреться!

До цели всё ближе и ближе, —

Хоть боль бы утихла для виду!..

Ой, легче отрезать по грыже

Всем, кто покорял Антарктиду!

Вы водочку здесь буздыряете

Большими-большими глотками,

А он себя шьет – понимаете? —

Большими-большими стежками.

Герой он! Теперь же смекайте-ка:

Нигде не умеют так больше, —

Чего нам Антарктика с Арктикой,

Чего нам Албания с Польшей!

<1961>

Татуировка

Не делили мы тебя и не ласкали,

А что любили – так это позади, —

Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,

А Леша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,

Я тебя до гроба помнить обещал, —

Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!»

«А я – тем более!» – мне Леша отвечал.

И теперь реши, кому из нас с ним хуже,

И кому трудней – попробуй разбери:

У него – твой профиль выколот снаружи,

А у меня – душа исколота снутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —

Пусть слова мои тебя не оскорбят, —

Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,

И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,

Он беду мою искусством поборол:

Он скопировал тебя с груди у Леши

И на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,

Но ты мне ближе и роднее оттого,

Что моя – верней, твоя – татуировка

Много лучше и красивше, чем его!

1961

Я был душой дурного общества

Я был душой дурного общества,

И я могу сказать тебе:

Мою фамилью-имя-отчество

Прекрасно знали в КГБ.

В меня влюблялася вся улица

И весь Савеловский вокзал.

Я знал, что мной интересуются,

Но все равно пренебрегал.

Свой человек я был у ско́карей,

Свой человек – у щипачей, —

И гражданин начальник Токарев

Из-за меня не спал ночей.

Ни разу в жизни я не мучился

И не скучал без крупных дел, —

Но кто-то там однажды скурвился, ссучился —

Шепнул, навел – и я сгорел.

Начальник вел себя не въедливо,

Но на допросы вызывал, —

А я всегда ему приветливо

И очень скромно отвечал:

«Не брал я на душу покойников

И не испытывал судьбу, —

И я, начальник, спал спокойненько

И весь ваш МУР видал в гробу!»

И дело не было отложено,

И огласили приговор, —

И дали всё, что мне положено,

Плюс пять мне сделал прокурор.

Мой адвокат хотел по совести

За мой такой веселый нрав, —

А прокурор просил всей строгости —

И был, по-моему, не прав.

С тех пор заглохло мое творчество,

Я стал скучающий субъект, —

Зачем мне быть душою общества,

Когда души в нем вовсе нет!

1961

Ленинградская блокада

Я вырос в ленинградскую блокаду,

Но я тогда не пил и не гулял.

Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,

В очередях за хлебушком стоял.

Граждане смелые,

        а что ж тогда вы делали,

Когда наш город счет не вел смертям?

Ели хлеб с икоркою, —

        а я считал махоркою

Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.

От стужи даже птицы не летали,

И вору было нечего украсть.

Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,

А я боялся – только б не упасть!

Было здесь до́ фига

        голодных и дистрофиков —

Все голодали, даже прокурор, —

А вы в эвакуации

        читали информации

И слушали по радио «От Совинформбюро».

Блокада затянулась, даже слишком,

Но наш народ врагов своих разбил, —

И можно жить как у Христа за пазухой, под мышкой,

Но только вот мешает бригадмил.

Я скажу вам ласково,

        граждане с повязками,

В душу ко мне лапою не лезь!

Про жизню вашу личную

        и непатриотичную

Знают уже органы и ВЦСПС!

1961

Город уши заткнул

Город уши заткнул и уснуть захотел,

И все граждане спрятались в норы.

А у меня в этот час еще тысячи дел, —

Задерни шторы

        и проверь запоры!

Только зря: не спасет тебя крепкий замок,

Ты не уснешь спокойно в своем доме, —

Потому что я вышел сегодня на скок,

А Колька Дёмин —

        на углу на стрёме.

И пускай сторожит тебя ночью лифтер

И ты свет не гасил по привычке —

Я давно уже гвоздик к замочку притер,

Попил водички

        и забрал вещички.

Ты увидел, услышал – как листья дрожат