Песни мертвого сновидца. Тератограф - [7]

16 мая

Дэй, как я теперь зову ее с глазу на глаз, впервые посетила мои апартаменты и влюбилась в их причудливый интерьер. «Я обожаю хорошо сохранившиеся старые здания», — сказала она. И мне показалось, что она не лукавила. Я подумал, что она искренна со мной. Она также заметила, что несколько растений в убранстве моих древних комнат сотворили настоящее чудо. Дэй очень серьезно отнеслась к отсутствию украшений естественного толка в моем холостяцком жилище. «Цветущие по ночам эхиноцереусы?» — спросил я, стараясь не слишком много вкладывать в этот вопрос, и, разумеется, выдал себя с головой. Нежная улыбка появилась на ее лице, но сейчас я решил не заострять внимание на поднятой теме. И даже сейчас нажимаю пером на страницы этого блокнота с немалой деликатностью.

Дэй походила по квартире, а я наблюдал за ней, словно за экзотическим животным — грациозным оцелотом, например. А потом я понял, что совершил досадный промах. Она же не упустила ничего. Оно стояло на низком столике около высокого окна, между внушительных размеров занавесками. На мой взгляд, оно довольно вульгарно бросалось в глаза, так как я не планировал показывать ей нечто в подобном духе на столь ранней стадии наших отношений. «Что это?» — спросила она, и в голосе ее слышалось некое возмущенное, даже яростное любопытство, граничащее с простым возмущением. «Всего лишь скульптура. Я говорил тебе, что занимаюсь такого рода вещами. Она, правда, не слишком хороша. Даже глупа». Она внимательнее осмотрела вещицу. «Осторожно», — предупредил я. Она еле слышно ахнула, после чего поинтересовалась: «Это будет что-то похожее на кактус?» На секунду показалось, что произведение искусства ее искренне заинтересовало. «У нее тут крохотные зубы, — заметила Дэй, — на этих языкоподобных штуках». И действительно, они походят на языки — мне это раньше и в голову не приходило. Какое изобретательное сравнение, если подумать. Я уже понадеялся, что ее воображение нашло плодородную почву, в которой могло бы пустить корни, но вместо этого в голосе Дэй послышалась холодность и даже отвращение. «Тебе лучше говорить, что это животное, а не растение, или скульптура растения, или что уж там по замыслу. У него такая густая шерсть, и такое впечатление, что оно сейчас куда-то уползет». Я тогда и сам желал куда-нибудь уползти. Спросил ее как квазиботаника о том, что разве не существует на свете растений, которые напоминали бы птиц или других животных. То были мои слабые попытки снять с собственного творения обвинения в неестественности. Странно, но порой ты вынужден принять критическую точку зрения на самого себя, взглянуть на собственное «я» чужими глазами. Наконец я смешал пару коктейлей, и мы перешли к другим темам. Я включил музыку.

Вскоре, впрочем, во вкрадчивую гармонию звуков ворвался неуместный диссонанс. Этот детектив (Брайсберг, кажется) решил вновь устроить мне допрос по делу Клэр. К счастью, мне удалось сдержать его вместе с надоевшими вопросами в холле. Вновь произошел диалог, который у нас уже был. Я снова заявил, что знаю Клэр только по работе, что держался с ней дружелюбно из профессиональных побуждений. Оказывается, некоторые из моих сослуживцев, имена которых детектив не стал разглашать, подозревали, что я и Клэр состоим в некоей романтической связи. «Офисные сплетни», — парировал я, зная, что она была девушкой, которая знала, как держать в тайне свои секреты, пусть ей совершенно нельзя было доверить чужие. Извините, повторил я, понятия не имею, куда она могла исчезнуть. Тем не менее исподволь я намекнул, что не удивился бы, коли Клэр в неожиданном приступе невротического отчаяния решила, повинуясь сиюминутной прихоти, переехать в какой-то другой город, где бы ее сердце чувствовало себя привольно. Я лично с немалой скорбью выяснил, что за столь темными и притягательно мрачными оградами Клэр таится удручающее царство грез, переполненное белыми заборчиками и занавесками в цветочек. Нет, ничего подобного я детективу не сказал. К тому же, поведал я далее, в офисе все прекрасно знали, что Клэр начала с кем-то встречаться за семь−десять дней (моя личная оценка срока ее неверности) до исчезновения. Так зачем в таком случае беспокоить именно меня? На то, как я выяснил, была, отдельная причина: Брайсбергу сообщили, как он мне сказал, что я состою в некоем странном обществе. Я ответил, что в серьезных философских исследованиях нет ничего странного. Более того, я был художником, о чем полицейский прекрасно знал, а любому известно, что натуры артистического склада имеют естественную склонность к штудиям подобного рода. Я подумал, что он поймет, о чем я. Он понял. Судя по виду, этот человек был доволен каждым моим словом. И действительно он, казалось, сам жаждет вывести меня из круга подозреваемых лишь для того, чтобы я обрел чувство ложной безопасности и нечаянно не обронил бы признание в деяниях самого мерзкого рода. «Речь шла о девушке с твоей работы, той, которая исчезла?» — спросила Дэйзи потом. Я лишь хмыкнул в ответ. Сидел угрюмо, ничего не говорил, надеясь, что она воспримет мое поведение как скорбь по странной девушке из офиса, а не по досадно несовершенному вечеру с Дэйзи. «Наверное, я лучше пойду», — сказала она и ушла. Впрочем, свидание было уже не спасти. Когда она покинула меня, я изрядно напился ликером со вкусом полевых цветов, или, по крайней мере, так казалось. Я также воспользовался возможностью и перечитал историю о группе людей, решивших отправиться в белую пустыню полярной страны чудес. Скорее всего, сны мне сегодня не привидятся, я уже и так изрядно насытился этой арктической фантазией. Братство рая — воистину странное общество!