Песни - [20]
Шрифт
Интервал
Поет пружина на дверях, —
Жек-Жек, ты, кажется, дурак
(улыбка дрогнет на губах).
Пойми нерадостную связь
со всем, что хочешь оторвать.
Сугроб обнимет твой сапог, —
ну как, ты меньше одинок?
(Ты вроде сделал все, что мог.)
На ленту памяти мотай,
потом кому-нибудь отдай,
хотя бы — собственной жене,
как случай где-то в стороне.
(«…В чужой, далекой стороне…»)
2–3 января 1964
Ночной пейзаж
Июнь. Четвертый час в окне.
Все спит. На улице — погода.
Поскольку не было захода,
то и восхода тоже нет.
Я удивляться перестал
наличию той странной силы,
что в девять с ног меня свалила
и усадила в три за стол.
В Смоленке плавают дома.
Кусты притемнены искусно…
В перечисленьях столько грусти,
что впору не сойти с ума.
Пока понять мне не дано,
которой же из строчек ради
в ночном спокойном Ленинграде
мое глядит на мир окно.
Недвижен воздух в этот час,
не разрываемый гудками,
и тихо остывают камни,
тепло хранящие для нас.
Блажен, кто не искал страстей,
не зная, что это такое,
ни жизнью тихою своей,
ни смертью мир не беспокоя.
Укрыты Запад и Восток
единой бледной пеленою,
и низко небо надо мною,
и горизонт не так далек.
Июнь 1977 — 10 июня 1978
Ночь-обманщица
Л.С.
Не весенняя
грязь-распутица,
а осенняя
ночь-распутница,
ах, ночь-обманщица —
все напутала:
обещала распутать —
запутала.
А береженого
убережет Господь,
все пережевано —
ну так об чем же спор!
Ведь жена пришлет
сваху новую,
сваху новую —
простынь чистую.
А простынь чистая —
то плаха белая,
утюгом-огнем
гладко стругана,
а пять морщин на ней —
то пять морщин на лбу:
эх, думал красть коней —
ан лежишь в гробу,
и поют по тебе
ветры в сосенках,
а жена во сне
дышит песенкой:
«Ах, я поверю всему —
лишь бы век лежал,
а на глаза ему
и пятаков не жаль…»
А ветерок-озорник
где-то ластится —
подымает
березкино платьице…
…Ах, ночь-обманщица —
все напутала:
обещала распутать —
запутала.
25 декабря 1964
«Ночь-обманщица» посвящается Людмиле Семеновой. Стилизация под цыганщину, а по сути — все верно. И то же ощущение риска и раздетости.
1966
Ночью
Открытое письмо в журнал «Огонек»
Вот ночь. Ты на ощупь куришь
и дым сметаешь со лба.
Сквозь чьи же зубы акульи
процежена наша судьба?
Эх, здесь бы кого поталантливей,
кого-нибудь поострей.
Ну, где же вы, суператланты,
проплывшие сто морей?
И пламенный Евтушенко,
создавший шедевр «Фуку»,
сопит себе где-то за стенкой
с юной женой на боку.
И Вознесенский Андрюша —
а что, ведь правда, Андрюш?
Овалы намного лучше
любых треугольных груш.
И громыхающий Роберт —
гражданственности пример,
сегодня как будто обмер,
как нет его в СССР.
Кто умные — те выжидают,
куда повернется и как.
И лишь дураки вылезают.
Вот я, например, дурак.
Но сколько же может ночью
все длиться и длиться ночь?
Михал Сергеич, уж очень
мне хочется вам помочь.
Рискуя впасть в передержку,
не зная, чей «банк», кто — «пас»,
не заручившись поддержкой
широких народных масс,
в холодном поту от страха —
я выплесну страх до дна,
поскольку зло — не абстрактно
и есть у него имена.
Хватит хныкать, нытики, —
пора точить перо!
Нету зон вне критики —
начнем с Политбюро.
Фамилии перебираешь,
поскрипывает кровать…
Раз ты их не выбираешь,
То им на тебя — плевать.
Сегодня как будто ясно
не всем наплевать, не всем.
И это отчасти прекрасно.
Но остальные — зачем?
А донкихотовым мельницам
три века — все нипочем.
И крутит, к примеру, Ельцина
какой-нибудь Лигачев.
А на шатровскую пьесу
три рвущихся с поводка
и яростно врущих профессора —
«уже» это или «пока»?
Так что же — вернемся в сказку?
В розовый паралич?
И с чьей это, кстати, подсказки?
Не с вашей, Егор Кузьмич?
(А в ответ на пение,
как и водится,
тихое шипение:
«Вседозволенность…»)
Не спорю — могу ошибаться,
не то и не так поднять.
Но где она, та информация,
чтоб правильно все понять?
Щербицкому орден ныне,
и вот интересно — за что?
За то, что на Украине
двойной и тройной застой?
Заслуга ль сделать похожей
Одессу, сдирая в кровь,
к примеру, на Запорожье
или на Днепропетровск?
Ведь города — как люди:
у каждого — свой аромат.
Чем больше их, разных, будет,
тем ясно — богаче страна.
Чернобыль, конечно, не тема —
уж это само собой…
Чернобыль — это система,
на Украине давшая сбой.
Ведь страшно же, если придется
и впредь рассуждать вот так:
с пожаром — авось обойдется,
а вот без отчета — никак.
Кунаев, Алиев, Рашидов —
где они? Нет как нет!
Уж ежели согрешили,
то надо держать ответ!
А славой себя убаюкивать
сумеет любой осел.
Если уж власть абсолютная —
и отвечай за все!
Не по вкусу эти вольности?
Прямо — бедствие?
Нет, не вседозволенность —
всеответственность.
Конец 80-х
Ну так что там — о желтой ромашке…
Ну так что там — о желтой ромашке,
о минутной печали без слов,
о словах — как сухие бумажки,
о бумажках на спинах мостов,
о мостах — как сведенные руки,
о руках — как немые глаза,
о глазах — семафорах разлуки…
кто-то должен про это сказать.
О бумажных корабликах в море
и про девочек возле перил…
Будет буря… С ней слабый поспорит.
Сильный бурю — благословит.
12 января 1966
О гармонии природы
Как румяные оладьи,
в небе облака.
Ветерок их нежно гладит,
треплет за бока.
Солнце маслит их лучами,
греет на огне.
Все в природе чрезвычайно
симпатично мне.
Гармоничные барашки
млеют на лугу.
И, естественно, ромашки
есть на берегу.
Там погадила корова —
здесь растет трава.
Это подтверждает снова: