Песни - [15]

взгляд — беспощадней.

Только до донышка, только дотла!

Помни. Будь счастлив.

6-26 ноября 1982

Маленький гимн Гименею

Когда смыкаются уста,

когда слова невнятны,

и ночь, как истина, проста,

и вместо глаз — лишь пятна, —

тогда несет дежурный блеск

и высшее значенье

технологический процесс

добычи наслажденья.

Чадит ли там или горит —

все это жалкий прах,

но если у тебя стоит —

всегда ты будешь прав.

Да здравствует единый бог

пути и постиженья,

ложь обращающий в любовь,

в победу — пораженье.

22 апреля 1970

Маме

Как все помнится — так и было,

хотя лучше б то было во сне:

ты не поровну хлеб делила,

отдавая большее мне.

И выхватывает коптилка

или памяти тонкий луч

с кожей смерзшиеся ботинки

и алмазный иней в углу.

В свете пляшущем тени пляшут:

мальчик, женщина… (В горле ком.

Осторожно, никто не плачет.)

Мальчик мучается с чулком.

Ну конечно — ни к черту память!

Вон же валенка уголок.

Но до ужаса не отлипает

насмерть вросший в ступню чулок.

«Ты согреешься — он оттает.

Ну не бойся так, не дрожи.

Вон конфетка тебе осталась».

— А твоя где? — «А я уже».

Ту конфету, батончик, мама,

я теперь бы… Ах, нет, не то.

И лежит поверх одеяла

ватой стеганное пальто.

Все подробности, все детали —

четко так, что сойти с ума.

Как под вспышкою моментальной:

лица белы — в глазницах — тьма…

…Пискаревских костей ступени…

У которой — перед тобой

опуститься мне на колени?

«У любой, сынок… у любой».

1974 — 27 января 1984

Из того же ряда, что «Возвращение», спустя десять лет. Здесь просто воспроизведено то, что в жизни было на самом деле. Почему я жив, почему она — нет? Тем более, что этажом выше, на чердаке жили Курочкины, где все было наоборот, где пайку ребенка съедала мать, а ребенок умер. Я не обвиняю. Надо быть великим человеком, человеком великого мужества, чтобы пойти на такое. И те, кто думает, что какая мать поступит иначе, очень ошибаются. По-разному поступит каждая мать.

1989

Мелодия в ритме лодки

Ночью вода вертикальна, как лес,

лес подошел к воде.

Весла роняют задумчивый всплеск,

вторящий тишине.

Ночью камыш вырастает звеня,

водоросли смелей.

Небо уходит и тени огня

прячет среди теней.

Ночью острее встают камыши,

весла — как два крыла —

капли роняют на выгнутый щит —

маленькие тела.

Ночью звезда, опускаясь к ногам,

зябко дрожит в воде.

Лес остывающий движется к нам,

полный чужих надежд.

Ночью деревья отдельны, как мы, —

каждому по звезде.

Сонные блики лежат у кормы,

к сонной припав воде.

Лодка уютная, как колыбель, —

как колыбель, чиста,

в лилиях белых и в звездах с небес —

как колыбель в цветах.

20–23 августа 1966

Это был самый урожайный месяц в моей жизни. Виноват, наверное, отпуск, проведенный именно так, а не иначе. В этой песне основное — ощущение от пушкинских мест. Сначала пришла мелодия.

1967

Моим друзьям

Памяти Юрия Визбора

Бежит под горку жизнь моя,

ее все меньше остается.

И если нам еще поется, —

спасибо вам, мои друзья.

Спасибо милым голосам,

нам приносившим утешенье

и ясность посреди сомнений,

которой не находишь сам.

Неразделимы вы и я —

что чье в душе моей и в теле?

Пускай кто хочет, тот и делит,

Вы — плоть моя, мои друзья.

Кому еще мне доверять?!

Кто не солжет ни в ту, ни в эту?

Ах, сколько кружит над планетой

ветров попутных, чтобы врать!

Нас Бог избавил от вранья,

а вот годков отмерил скупо.

Но жаловаться тоже глупо,

любимые мои друзья!

И слова нет для нас «потом», —

нам в лица дует черный ветер.

Тем меньше мы на этом свете,

чем больше вас — увы! — на том.

Пока на чашечках кривых

весы удерживают гири, —

мы сохранимся в этом мире —

живые среди вас — живых…

Бежит под горку жизнь моя —

ее все меньше…

А вас все больше…

Ее все меньше…

А там все больше…

24 октября — 7 ноября 1984

Посыпались мои друзья за черту… Вернувшись из Москвы после похорон Юры, я написал песню, которая стала прощальным подарком ему. Когда писал, я все время помнил, что он ее — слышит…Тускнеют огоньки уходящего поезда, и остается серебристое сияние Творчества, и, твердея на глазах, из него вырастает профиль, в котором ничего уже ни изменить, ни добавить нельзя. Рождается Легенда.

1989

Моим ровесникам

В. Молоту — в день 33-летия — с любовью.

«Идет бычок, качается…»

О чем ему мечтается?

Наверно, позабыли мы слова.

Уже полжизни прожито

и оглянуться можно бы,

но так, чтоб не кружилась голова —

холодной оставалась голова.

Себя тащили волоком,

и под ногою облако

нарочно принимали за туман.

Хоть годы шли спиралями,

друзей не растеряли мы,

зато теряли теплые дома —

уютные и зыбкие дома.

Девчонки наши катятся,

одергивая платьица,

на саночках, на саночках с горы.

И все идет, как водится —

встречаются, расходятся,

как маленькие теплые миры —

далекие и пестрые миры.

А нам грустить не хочется,

что появилось отчество,

а имя лишь осталось для друзей.

И пусть доска качается,

но только не кончается,

и пусть бычок не падает на ней!

И пусть бычок не падает на ней!

И пусть бычок не падает на ней!

И пусть бычок не падает на ней…

20 сентября 1973

Моим ровесницам

Как наши девочки спешат —

послевоенный бурный старт

(ах, эти равные возможности для всех!).

Вот пионерская труба,

а вот помада на губах,

и робкий взгляд наш натыкается на смех.

Как наши девочки спешат —

не приравнять к полету шаг —

мы безнадежно и бездарно отстаем.

И ослепительный моряк —