Песнь Сорокопута - [72]

Я привстал, чтобы лучше рассмотреть его лицо. Эдвард присвистнул.

– А по виду и не скажешь, – отметил я.

Скэриэл плюхнулся между нами на диван прямо в пальто: руки в карманах, одна нога закинута на другую, улыбка до ушей. Я бросил беглый взгляд на Эдварда, тот фыркнул в ответ. Мы в нетерпении наблюдали за тем, как Скэр облизнул разбитую губу, вытащил руку из кармана и кончиками пальцев осторожно дотронулся до опухшей щеки. Он остался доволен, как будто получить по лицу было тем ещё наслаждением.

– Всё прошло даже лучше, чем я рассчитывал, – наконец сказал Скэриэл.

– Предположу, что рассчитывал ты на не самый тёплый приём, – усмехнулся Эдвард, поднимаясь.

– Я рассчитывал на то, что Уильям Хитклиф побурчит в мою сторону и просидит с кислой миной весь ужин, как это сделал Гедеон. Но…

– Но он, видимо, запустил в тебя тарелкой за столом? – громко предположил Эдвард с кухни. Я слышал, как он с шумом открыл морозильник.

– Лучше! – просиял Скэриэл. – Он не пустил меня и на порог своего дома. Встал, как упрямый баран, угрожал мне, и всё это на глазах у Готье. Кульминацией стала пощёчина.

При этих словах он повернулся ко мне и указал рукой на щёку, которая начала приобретать тёмно-красный оттенок. Я нахмурился, окончательно запутавшись в ситуации. Мистер Хитклиф вмазал Скэриэлу, а тот вместо того, чтобы возмущаться и проклинать чистокровного, с радостной физиономией рассказывает о произошедшем.

– На, держи. – Вернувшись с кухни, Эдвард протянул Скэриэлу замороженный горошек в яркой упаковке. – Приложи, чтобы снять припухлость. Не хватало тебе ещё ходить с синяками.

– Нет, спасибо, обойдусь, – отмахнулся Скэриэл. – Наоборот, хочу, чтобы синяки подольше оставались на лице. Готье долго будет приходить в себя, пусть чаще смотрит на последствия моей встречи с его отцом.

– Расскажешь, что задумал, или мы и дальше будем ходить вокруг да около? – нетерпеливо спросил Эдвард. Горошек остался у него в руках.

– Ты тоже не знаешь? – подал голос я.

– Нет, конечно, – хмыкнул Эдвард. – Предпочитаю следовать поговорке: «Меньше знаешь – крепче спишь». Но он сидит с таким самодовольным видом, что мне теперь тоже любопытно. Так что произошло?

– Ты же их подвозил, – заметил я.

– Ну да, Скэриэл сказал только подвезти и под любым предлогом уезжать.

– Вы закончили трепаться или мне подождать? – с улыбкой поинтересовался Скэриэл.

Эдвард хмыкнул, небрежно опустил упаковку на пол и уселся поудобнее.

– Мистер Уильям Хитклиф сегодня предстал во всей красе. Он был зол как собака, не мог держать себя в руках и выплеснул весь гнев на меня, – принялся вдохновенно повествовать Скэриэл, наслаждаясь всеобщим интересом.

– А ты? – нетерпеливо спросил я. Скэриэл отряхнул невидимую пылинку со своего плеча.

– Я был очень вежлив, миролюбив и тактичен. Пытался успокоить мистера Хитклифа и всё ему объяснить. Готье перепугался до усрачки.

– К чему была эта сцена? – Эдвард задумчиво уставился на него.

– На первый взгляд просто Глава семейства накричал на соседского мальчишку. Но для Готье, – Скэриэл потянулся, разминая тело, – это очень важная сцена. Всегда уважаемый и любимый отец, чистокровный в десятом поколении, пример для подражания, предстал в образе безумного, вспыльчивого, жестокого тирана. А соседский мальчишка, – он указал на себя, – полукровка, друг по играм, повёл себя прямо противоположным образом. Готье давно пора было открыть глаза на отца. Чистокровные – это обычное, ничем не отличающееся от полукровок и низших сословие.

– И что, по-твоему, он поведётся? – нахмурился я.

– Уже повёлся. Его вся эта ситуация очень впечатлила.

– Он реально тупой?

– Попридержи коней, Джером. – Скэриэл грубо оборвал меня. – У меня не было отца, но даже я знаю, что отец очень важен для любого ребёнка. Особенно если он хороший пример для подражания. Уильяма Хитклифа уважают в семье и на работе. Я не мог полноценно влиять на Готье. Если бы у него были хорошие отношения с Гедеоном, то для меня это тоже было бы проблемой. Но, к счастью, Готье и Гедеон почти не общаются. С отцом он тоже не в близких отношениях, но я вижу, как он относится к нему.

– А теперь Хитклиф-младший уже не может уважать отца как прежде, потому что тот несправедливо поступил с тобой, – догадался Эдвард.

– Да, – подтвердил Скэриэл. – Как вы помните, у Готье бзик на справедливости. Он может терпеть несправедливость по отношению к себе, но ему становится дурно, если что-то подобное происходит с другими.

– Что бы ты сделал, если бы Уильям Хитклиф держал себя в руках весь вечер, как и Гедеон? – спросил Эдвард.

– Я просчитался тогда с Гедеоном. Он стойко терпел мою болтовню в тот вечер за ужином. А я рассчитывал, что своим дружелюбием доведу его. Но он держался ради Готье.

– Я думал, что он почти не общается с младшим братом… – задумчиво произнёс Эдвард. – Ну, знаешь, мне казалось, по твоим рассказам, что Гедеону плевать на Готье.

– Это точно. Их разговоры за неделю можно по пальцам одной руки пересчитать. Но…

– Но? – переспросил я, когда Скэриэл загадочно замолчал.

– Но Гедеон очень любит Готье, оберегает его, чуть ли не пылинки сдувает. Вот с ним надо быть начеку.