Песнь сирены - [19]

– Я… Ты сейчас в нормальных отношениях с Моджером? Вильям не хотел невольно подтолкнуть Элизабет к выяснению отношений с мужем, если именно присутствие Эммы было причиной холодности между ними.

– У нас всегда были нормальные отношения – ответила она. – Почему бы и нет?

Вильям направился было к двери, но остановился. Элизабет закусила губу от огорчения. Она уже забыла, насколько восприимчивым и чутким был Вильям по сравнению с ее мужем. Вильям слышал гораздо больше, чем говорилось. Он услышал еще раз, что она почти спокойно относится к появлению в доме новой любовницы Моджера. Муж никогда не придавал значения скрытому смыслу ее слов. Он считал Элизабет покорной и глупой, а она получала огромное удовольствие оттого, что могла говорить ему вещи очень жестокие, оскорбительные и весьма двусмысленные, зная, что он никогда не поймет их.

Но прежде чем Вильям успел ответить, Элизабет покачала головой и открыла дверь. На пороге приемного зала она застыла, и Вильям чуть было не наскочил на нее. Она посторонилась и вежливо пропустила его вперед, но глаза ее смотрели предупреждающе. Все внутри Вильяма замерло: около камина, потягивая что-то из красивого кубка, сидел Моджер.

Стоя сзади, Элизабет по-новому взглянула на обоих мужчин. На первый взгляд, их нельзя было сравнить. Вильям не был красив… только эти забавные длинные ресницы… А вот Моджера можно было назвать красавцем: его волосы – чистое золото, рот хорошо очерчен, нос прямой, а небесно-голубые глаза смотрят невинно и простодушно. Было ли что-нибудь в Моджере, что вызывало в ней отвращение? Нет, не было. Просто она любила Вильяма, а любовь имеет дело не с лицом или формой.

– Я рад вашему возвращению, – сказал Вильям. Ему показалось, что его голос звучит необычно, но Моджер, похоже, ничего не заметил. Может быть, тот решил, что холодность Вильяма объясняется его неудовольствием относительно присутствия в доме Эммы и ее поведения? Если это так, то все в порядке. Моджер что-то вежливо пробормотал в ответ, предложил Вильяму сесть и выпить вина. Не обращая никакого внимания на Эмму, он с большей, чем обычно, предупредительностью спросил, чем он может быть полезен Вильяму, как будто был уличен в чем-то неприличном и теперь пытался вернуть себе его расположение. Вильяму пришлось снова рассказывать о приезде Раймонда. Его удивило, с каким интересом слушал Моджер.

– Нет, – сказал тот, выслушав весь рассказ до конца. – Я не слышал ничего подобного и не знаю, был ли такой молодой человек при дворе, поэтому не могу ничего вам сказать на этот счет, но… но мне не нравится это, Вильям.

– Вам не нравится? Что вы имеете в виду?

– Король все больше и больше подозревает всех и каждого, – взволнованно сказал Моджер.

– Почему же? Я знаю, он осуждал винчестерское дело, но, когда Вальтер Рэйли приехал во Францию…

– Нет, – перебил Вильяма Моджер, – речь идет об Уэльсе. Когда Ллевелин решил, что Дэвид, его законный сын от брака с дочерью короля Джона, Джоанной, мог бы управлять всей страной, его внебрачный сын Груффид не согласился с этим. Этот Груффид требует половины владений своего отца, а на каком основании, я не могу понять.

Вильям кивнул головой. Он знал эту историю гораздо лучше, чем Моджер, так как лорд Рэннольф Честерский был другом и соседом Ллевелина. Он знал, почему Груффид мог требовать половину владений и находил себе сторонников. Таков был уэльский обычай, гласящий, что «сыновья, рожденные в браке и вне брака, имеют одинаковые права на наследство». По мнению Вильяма, было совершенным безумием жаловать титул не только законнорожденным младшим сыновьям наравне со старшим сыном, но наделять им и незаконнорожденных.

Ллевелин решил нарушить это правило. Поскольку законопослушание для него не много значило, он счел, что Дэвид, племянник короля Генриха, больше годится в правители, нежели Груффид, и заставил своих вассалов дать клятву повиноваться своему младшему сыну.

Вильям знал и конец истории, но не хотел прерывать Моджера. Он всегда благоразумно умалчивал о своей близости к высокой политике, чтобы люди не подумали, будто он просто хвастун. Поэтому Вильям спокойно слушал объяснения Моджера о том, что Груффид, естественно, не согласился с решением отца, а его единокровный брат Дэвид, узнав о бунтарских намерениях Груффида, заточил того в тюрьму. Власть Дэвида окрепла, и в 1241 году он затеял с Генрихом спор о своих правах на владение пограничной крепостью Молд. Дэвид согласился, чтобы дело слушалось в суде, но ни разу не появился перед третейскими судьями, среди которых был и Ричард.

Моджер заметил выражение скуки на лице Вильяма и быстро перешел от суда с его выдвинутыми и встречными обвинениями к рассказу о короткой войне, в которой Генрих одержал победу, так как уэльские принцы поддержали его борьбу против Дэвида. Вильям невольно вздохнул и покачал головой.

– Что вы думаете об этом? – спросил Моджер.

Остерегаясь попасться в ловушку и невольно не назвать короля глупцом, Вильям ответил:

– Законно это или нет, боюсь, в таком деле, как уэльское, это не имеет значения. Полагаю, король Генрих кое о чем забывает. Король забыл, что не все братья такие, как Ричард Корнуолльский. Когда Генрих понял, что задуманное им не принесло пользы, он взял Груффида в плен.