Песнь о братьях - [14]
Шрифт
Интервал
Скачущие, как всадники,
С приветом к домам друзей.
Главный всадник в дороге
Сбился, загнав коня.
Не постучит на пороге
Ласковой недотроги,
Долго ждавшей меня.
…Осекся струны певучей
И замер щемящий звук:
Без адреса только случай
Сведет, да и то не вдруг.
4
Иду. Хрустит под подошвами
Бульвара свежий песок.
Нежный голос из прошлого
Вдруг ударил в висок.
Как выстрел, ошеломил он,
Неужели — она?
Время не изменило
Облик простой и милый…
Оклик. И тишина.
Вся она в солнце, в бликах…
Стою, не веря глазам.
Фантазия это Грига
Или придумал сам?
…Город босого детства,
Тяжесть отчей руки.
Дом. Базар по-соседству.
Мостик. Сад у реки.
Влюбленных тесные пары,
И с вечера до зари:
«Кирпичики» под гитару
И «Шахта номер три».
Двадцатого бомбардировка.
Поляки. Взбивая пыль,
Бегу к возлюбленной, ловкий
Как Гарри Пиль.
Увы, не вышло по-моему, —
Меня не могла понять
И обдала помоями
Ее сварливая мать.
Потом — любовь идеальная
(Как это было давно!),
У словно-провинциальная
С мороженым и кино.
Куда-то уехал вскоре я,
И все решили: шальной!
…Студентка консерватории
Идет по Москве со мной;
Гибкая и прямая,
Прыгает через ручей,
Бережно прижимая
Зачехленную виолончель.
— Слышала от знакомых,
Передавали мне,
Что ты живешь не в хоромах, —
Один, от всех в стороне.
В Минске твои сестрицы
Хором твердили, в лад:
Годы! Пора жениться.
Когда он остепенится?
Жаловались — талант!
5
Вечер. Под фонарями
Шумит поток москвичей.
Все еще между нами
Зачехленная виолончель.
На Сухаревке, у башни
Ждем пятнадцать минут.
— Мейшка, возьми багаж мой.
Проводишь. Одной мне страшно —
Еще в трамвае помнут. —
Тесен трамвай вечерний.
Двое — сядем, пройдем.
Если с виолончелью,
Это уже — втроем!
И тут раздумывать нечего —
Не упустить момент.
…Ласково и доверчиво
Ко мне приник инструмент.
В вагоне битком набито —
Усталый, хмурый народ.
Ругань, мелочи быта,
Площадной анекдот.
Сказал я, глядя в их лица,
Лучшую из речей:
— Друзья! Прошу потесниться,
Со мною — виолончель.
Тетушка, сдай в сторонку,
Постой, браток, не спеши,
В этом чехле — звонкие
Струны твоей души… —
Наступаю на чью-то ногу.
Но вправо-влево сдают.
Трамвай попритих. Дорогу
Инструменту дают;
Исцарапанными о камень,
Закопченными у печей
Мозолистыми руками
Оберегают виолончель.
Усталость и злость забыты,
Мелочью слов бренча,
Тяжелый мешок быта
Сваливается с плеча.
6
Романтическое кочевье.
С любимою в поздний час.
Троих — с виолончелью —
Трамвай баюкает нас.
Сидят и стоят у окон
В звенящем, в бегущем, в нем —
С Запада и с Востока
Люди разных племен.
Каждый приветствует каждого —
Раскланиваться успевай.
…Ученики Микеланджело
В пути встречают трамвай.
В знамен шелестящем зареве
Вчерашние новички —
Наследники Страдивари
Взвивают смычки.
Полотнища шелка взвихрены.
Идут — тесна колея —
Растрелли и Воронихина
Подмастерья и сыновья.
Цехи, плеяды, школы —
Все, кто провидел, знал
Варшавянку и карманьолу,
«Интернационал».
Красок великолепье,
Звуков прибой морской.
Владимир Ленин в кепи,
С поднятою рукой.
На площади Всех Наций
Светло приветствует он
Величайшую из демонстраций
Уходящих в даль времен;
Колонны, вперед идущие.
Песни и гром речей,
И надо всем — поющая
Расчехленная виолончель…
7
Я спал. Меня разбудила
Нежно чья-то рука.
Голос ласковый, милый
Донесся издалека.
Отзвук ли это, эхо ли
Неповторимого сна:
— Милый, проснись. Приехали. —
Утро. Весна.
Рассвет свой костер затеплил.
Плывут, клубясь, облака.
Доносится вздох на стебле
Раскрывшегося цветка.
Предместьем идем, дворами
Просыпающихся москвичей,
Она и я, между нами —
Виолончель.
1932
Песнь о братьях
Пер. Ю. Мориц
Давно кончилась война.
Минеры спасли город…
Стояла ночь. На флейте голубой
Весенний дождь в саду играл без денег,
Когда, сумев сработать головой,
Прибился к жизни розовый младенец.
Он плачет, морща губы, как старик.
Но чем его достоинство задето?
Мне кажется, он вдруг услышал крик —
Мой мертвый сын аукнулся из гетто.
Кровиночка, скажи мне, почему
Ты так орешь у жизни на пороге,
Как будто слышен уху твоему
Напевный ужас городской тревоги?
Что с городом? Что с ним произошло?
Кто возвратил сиренам ремесло?
Кто раскрутил над нами этот вой?
Так из костра кричит еще живой,
Так плачет зверь с жаканом в животе.
О, этот звук над крышей в темноте!
И черных репродукторов кульки
Роняют слов холодные куски:
«Внимание!
Тревога!»
В горле ком.
Старик с окаменелым языком.
Старуха с перекошенной губой.
И только дождик — с флейтой голубой.
* * *
Весна-царевна пела-ворожила,
Чтоб травкой пахло, чтобы сок — в цветке,
И трепетала голубая жила,
И человечек плакал на руке.
Он весь еще в ладони помещался.
Стучал горячей ноженькой не в такт.
Но белый свет в зрачках его вращался,
И сердце билось, точное, как факт.
Он пересек ту облачную пленку,
Границу бытия и забытья,
Тропинку от зародыша к ребенку,
От протоплазмы к собственному «я».
Не надо, я прошу тебя, не надо
Фальшивых песен, фамильярных слов.
Здесь боль и кровь, здесь жизни баррикада,
Та, на которой победит любовь.
Я знаю что к чему. Я знаю трепет
Мужчины, пожелавшего детей.
Нас крепко одиночество истреплет
Гигантскими набегами страстей,
Пока вскричишь: «Полцарства за ребенка!
За мальчика полцарства, за дитя!»
…На синих флейтах нестерпимо тонко
Дожди играют легонько, шутя.
И человек не услыхал сирены.
Он у крыльца больничного ходил
И мокрой веткой розовой сирени