Песнь меча - [20]

Лондонская торговля брала начало на реке и на дорогах, что вели во все части Британии. Дороги, конечно, были римскими, и по ним тек поток шерсти и глиняных изделий, слитков металла и невыделанных шкур, в то время как по реке сюда приходили предметы роскоши из-за границы, рабы из Франкии и голодные люди в поисках неприятностей. Последних было полным-полно, потому что городом, построенным там, где сходились границы трех королевств, в последние годы в буквальном смысле слова никто не управлял.

К востоку от Лундена лежали земли Восточной Англии, где правил Гутрум. К югу, на дальнем берегу Темеза, находился Уэссекс, а на западе была Мерсия, которой и принадлежал этот город. Но Мерсия была увечной страной без короля, поэтому не существовало ни управляющего, который поддерживал бы в Лундене порядок, ни великого лорда, вершившего бы здесь закон.

Люди ходили по улицам при оружии, у их жен имелись телохранители, у ворот сидели на цепи огромные псы.

Каждое утро здесь находили трупы, если только прилив не уносил их вниз по реке, к морю, мимо берега, где датчане устроили свой огромный лагерь близ Бемфлеота. Из этого лагеря являлись корабли северян, чтобы требовать обычную плату с торговцев, приплывавших из устья Темеза. Северяне не имели права облагать торговцев пошлиной, но у них были корабли, люди, мечи и топоры, что наделяло их достаточными правами.

Хэстен получил немало таких нелегальных пошлин. Вообще-то, он как раз и разбогател на подобном разбое – разбогател и набрал силу. И все равно он нервничал, когда мы въезжали в город.

Пока мы приближались к Лундену, он без умолку болтал, по большей части ни о чем, и слишком легко смеялся в ответ на мои угрюмые замечания о его пустословии. Но стоило нам проехать между двумя полуобвалившимися башнями, стоявшими по обе стороны широких ворот, как он замолчал.

Ворота охраняли часовые, которые, должно быть, узнали Хэстена, потому что не окликнули нас, а просто оттащили в сторону плетеное заграждение, перекрывавшее разрушенную арку. Под аркой я увидел штабель бревен, говоривший о том, что ворота отстраивают заново.

Мы въехали в римский город, в старый город, и наши лошади двинулись по ведущей вверх дороге, вымощенной широкими плитами известняка, между которыми густо росли сорняки.

Было холодно. В темных углах, там, куда целый день не попадал солнечный свет, лежал на камнях иней. Из-за закрытых ставней курились дымки очагов, опускаясь вниз, на улицу.

– Ты уже бывал здесь?

Хэстен нарушил молчание, задав мне этот отрывистый вопрос.

– Много раз, – ответил я.

Теперь мы с ним ехали впереди остальных.

– Зигфрид… – начал было Хэстен. Потом вдруг понял, что не знает, как продолжить фразу.

– Мне говорили, он норвежец.

– Он непредсказуемый человек, – сказал Хэстен, и по его тону я понял – это Зигфрид заставляет его нервничать.

Хэстен, не дрогнув, встретился лицом к лицу с восставшим трупом, но мысли о Зигфриде наполняли его дурными предчувствиями.

– Я и сам могу быть непредсказуемым, – заявил я. – И ты тоже.

Хэстен промолчал. Вместо ответа он прикоснулся к амулету-молоту, висевшему у него на шее, потом повернул лошадь к воротам. Слуги выбежали, чтобы нас приветствовать.

– Это королевский дворец, – сказал Хэстен.

Дворец был мне знаком. Его построили римляне – огромное сводчатое здание из резного камня с колоннами. Но потом дворец подлатали короли Мерсии, поэтому здание имело соломенную крышу, плетень, дыры в его полуразрушенных стенах были заделаны досками. Огромное строение окаймляли римские колонны, на кирпичных стенах здесь и там чудом сохранились куски мраморной облицовки.

Глядя на высокую каменную кладку, я дивился, как люди могли такое строить. Мы строили из дерева и соломы; и то и другое гнило, значит после нас ничего не останется. А римляне оставили мрамор и камень, кирпич и славу.

Управляющий сказал, что Зигфрид со своим младшим братом сейчас на старой римской арене, к северу от дворца.

– Что он там делает? – спросил Хэстен.

– Приносит жертву, господин, – ответил управляющий.

– Тогда мы к нему присоединимся, – сказал Хэстен и посмотрел на меня в ожидании подтверждения.

– Присоединимся, – согласился я.

Мы проехали короткое расстояние, отделявшее дворец от арены.

Нищие от нас шарахались. У нас имелись деньги, и нищие это знали, но не осмеливались просить у вооруженных незнакомцев. На грязных боках наших коней висели мечи, щиты, топоры и копья.

Хозяева лавочек кланялись нам, а женщины прятали своих детей в складках подолов. Большинство людей, живших в римской части Лундена, были датчанами, но даже датчане сейчас нервничали. Их город захватили корабельные команды Зигфрида, жадные до денег и женщин.

Я знал римскую арену. Когда я был ребенком, рулевой Токи научил меня основным ударам меча – и преподал мне эти уроки на огромной овальной арене, окруженной рассыпающимися слоями камня, на которых раньше стояли деревянные скамьи.

Каменные ярусы были почти пусты, только несколько зевак наблюдали за людьми в центре арены, которую душили сорняки.

На арене, должно быть, стояло человек сорок-пятьдесят. Десяток оседланных лошадей были привязаны в дальнем конце. Но что удивило меня больше всего, когда я проехал между высокими стенами входа, так это христианский крест, торчащий посреди маленькой толпы.