Песнь лихорадки - [38]

Внезапно по мне ударяет боль.

Боль повсюду! Она потрясает меня.

Я открываю глаза, отчаянно пытаясь увидеть, что вызвало эту боль…

Дерьмо собачье.

Я.

Открываю.

Глаза.

Глава 17

Они порхают позади тебя,

твои возможные варианты прошлого[32]

Эобил, Королева Фейри

— Выпусти меня отсюда, упрямый ты дурак! — Эобил погрозила кулаком потолку освещенного свечами и усыпанного цветами будуара, в котором она была заперта. Сияющие бриллианты, освещенные изнутри крошечными мигающими светлячками, россыпью окружали ее кулак и описали в воздухе спирали.

Ее слова, как и все остальное, что она говорила, угрожая и упрашивая, были проигнорированы — если безразличный Король Невидимых вообще слушал. Если он не убрел куда-то, отвлекшись на забавы, легкомысленный он ублюдок. Она даже пыталась говорить потолку, что вспомнила, кто она и вновь любит его, но если король подслушивал, ее ложь оказалась неубедительной.

Даже здесь, запертая в сегменте Зеркал, Эобил чувствовала смятения своего двора; злобные нападки среди ее каст со смертями принцев; возрождение новых принцев; и страдания в глубине планеты.

Она также чувствовала рождение огромной злобной силы внутри ши-видящей О'Коннор, на которую она так сильно полагалась. Синсар Дабх больше не пребывала в заточении и теперь бродила по Дублину, более осведомленная, более опасная, чем ее предыдущее воплощение. Бродила с намерением, целью и планом. Она знала, на что она навела свой прицел, но в то же время не имела понятия, как могут развернуться события. Этот мир и его обитатели вышли за рамки ее предполагаемых вариантов.

Она закрыла глаза и вздохнула. Ей не удалось защитить будущее своей расы. Были ли они обречены с того самого момента, когда песнь была потеряна? Или это начало ранее, в тот судьбоносный день, когда древняя королева отказалась превратить конкубину в Фейри ради короля? Если бы Первая Королева не отказала ему в просьбе, она не была бы убита, две смертоносные Синсар Дабх никогда не были бы созданы, а сама Эобил не оказалась бы заточенной в будуаре мертвой женщины, потому что безумный король решительно верил, что она — его давно утерянная любовь.

Их планета не умирала бы, а их раса не балансировала бы на грани вымирания.

Перед смертью Первая Королева сделала две вещи — одну из злобы, вторую из чувства долга. Она потратила драгоценное время, используя песню, чтобы сотворить стены тюрьмы Невидимых в наказание за неповиновение Короля.

Затем она перенесла силу двора Фейри, извлекая ее из глубин их собственного расколотого мира, забрасывая ее через световые года и галактики, хороня в другом мире. Средоточие их силы вновь переносилось между мирами стараниями других королев, но задолго до того, как Эобил получила корону, оно было погребено на планете Земля.

Все ныне существующие Фейри черпали свою магию из вихря силы, бурлящего в ядре планеты.

Без песни Эобил тысячелетия назад была вынуждена безвозвратно привязать их силу к этой планете, чтобы укрепить их расу. Если Земля будет разрушена, все Фейри тоже умрут в тот самый момент, когда их индивидуальные узы больше не будут связаны с источником.

Если бы только у нее была песня, она могла бы разрушить путы и освободить силу ее двора, чтобы вновь переместить ее!

Они могли бы покинуть этот мир, не заботясь об его судьбе!

Она открыла глаза, взгляд невольно переместился обратно к полупрозрачному худому силуэту конкубины, где она свернулась со своим темным любовником на кровати, покрытой горностаевым мехом и насыщенно пахнущими лепестками цветов.

Женщина во всем была идентична Эобил.

Но она не была Фейри. Конкубина была смертной.

И все же… Эобил ощущала необъяснимую связь с ней. Страсть призрачных любовников каким-то образом трогала ее, беспокоя нечто в ее сущности — не совсем воспоминания, скорее туманные образы чего-то, напоминавшего давно забытый сон. Будучи запертой в этой комнате, наблюдая, как они спорят с тем же жаром, что и любят, она начинала бояться, что сходит с ума. Их идиотские споры начали завладевать ее мыслями. Она начала… интересоваться их проблемами. Хотела вмешаться и сказать им перестать вести себя по-идиотски. Желала, чтобы король отпустил свою женщину. Позволил ей жить и умереть, как она хотела, и любил ее, пока мог.

Такие мысли чужеродны для нее!

Королева Фейри никогда не советует другому отказаться от бессмертия, если только нет другого пути выжить.

И все же она понимала… нет, она чувствовала смысл в словах конкубины. Женщина не хотела быть Фейри. Ее вера была иной, нежели у Короля. Она верила, что жизнь продолжается после того, что большинство считает смертью. У ее расы были души, загадочные аморфные штуки, которые не умирают вместе с телом, и стать Фейри для нее значило, что ее лелеемая душа в конце концов увянет и умрет. Для конкубины человеческая смерть значила всего лишь, что одна дверь закроется и откроется другая. Она не боялась этого. Кто такой король, чтобы заставлять его женщину выбирать его веру вместо ее собственной? И все же он насмехался над этим. Говорил, что смерть — это конец, что она должна отказаться от своей веры во что-то ради его веры в ничто. И все же пылкие уговоры конкубины влетали в уши, оглушенные эго и высокомерием.