Песнь лихорадки - [151]

Танцор умер в одиночестве, а я лежала рядом, видела счастливые сны, не подозревая об его страданиях и его нуждах.

В этом и заключался мой страх: что меня не будет рядом, когда он умрет. Еще хуже, я была прямо здесь, но меня не было. Я хотела держать его за руку. Я хотела, чтобы он был не один.

Но нет, я проспала.

Было ли это больно?

Долго ли это длилось, хрипел ли он мое имя? Или же его огромное прекрасное сердце просто замедлялось и замедлялось, пока он не ушел во сне?

Боялся ли он? Страдал ли он?

Осознавал ли он вообще?

Я сидела на нем и смотрела на него, ища ответы на его лице.

Оно было умиротворенным.

Глаза закрыты. Ни следа напряжения на лице.

Принятие.

Он всегда был таким. Принимал все. Меня. Его гребаную несправедливую жизнь. Всегда видел хорошее во мне и во всех вокруг.

Горячие слезы покатились по щекам, обжигая мою кожу.

— Проснись, проснись, проснись! — кричала я, тряся его. — Пожалуйста, не оставляй меня. О Боже, Танцор, не уходи. Еще рано! У нас должно было быть больше времени!

Лицо его было бледным и холодным, волосы взъерошились от занятий любовью, губы приоткрылись, точно от последнего вздоха.

Я люблю тебя бесконечнее, чем число Пи, — сказал он.

Я занесла кулак и ударила его по груди, подумав, что если мой удар достаточно смертоносен, чтобы остановить сердце, возможно, он сможет вновь его запустить.

Тогда я почувствовала его.

Не подо мной.

Позади меня. Хоть солнце не касалось моей кожи, я чувствовала на своих плечах солнечный свет.

Я чувствовала его присутствие.

Я клянусь, я чувствовала, как его руки отодвигают мои волосы, чтобы он мог поцеловать меня в шею. Затем они остановились на моих плечах, осязаемые и теплые, и слегка сжали.

И до самого дня своей смерти я буду верить, что действительно слышала его слова.

Никаких слез, Мега. Лишь радость. Мы везунчики.

Везунчики. Он мертв и говорит такое? Он совсем из ума выжил? Может, он-то везунчик, но я нет. Я здесь. Я одна. И его тело опустело от всего, чем являлся Танцор, а я была в постели с трупом.

Любовь не умирает вместе с человеком. Все, что мы чувствовали друг к другу, все еще существует, Дэни. Это в твоем сердце. Не отключай его, дикарка. Никогда больше не отключай его. Мир нуждается в тебе. И ты нуждаешься в мире.

Затем теплота исчезла, и я растянулась рядом с ним, я вцепилась в него, и целовала его, и целовала его, и говорила все те вещи, которые мы только-только начали говорить друг другу.

Я не знаю, сколько пролежала там. Время текло странно.

Я знаю лишь, что в какой-то момент смутно осознала, что Риодан был с нами в комнате, касался моего плеча, смотрел на меня пронзительным жарким взглядом, оттаскивал меня от него, укутывал в одеяло, вытаскивал из кровати, а я кричала и кричала на него, я била его и говорила ему оставить меня в покое, потому что я никогда не отпущу Танцора.

И он позволил мне это, бушевать, кричать, бить его снова и снова, и когда я наконец рухнула на пол, рыдающая и надломленная, он поднял меня, вновь закутал в одеяло и вынес в слишком солнечный день.

Тогда я потерялась в крайне плохом месте, где жалела себя и злилась на мир, и я состояла из одной лишь боли, и я чувствовала себя старой, с артритом в каждой из моих двухсот двадцати двух костей, и боль была столь сильной, что я знала, что не смогу ее пережить. Она убила бы меня, и это было нормально, потому что Танцор, наверное, все еще был рядом, и мы могли бы держаться за руки и в режиме стоп-кадра устремиться к следующему приключению.

Затем пальцы Риодана погладили меня по лбу, он уложил меня на свежую белоснежную постель, бормоча тихие слова, и я подумала, что как будто умерла, потому что боль наконец-то.

Блаженно.

Прекратилась.

***

О том времени у меня туманные воспоминания. Я знаю, что Мак приходила и сидела со мной там, где я находилась, где-то в глубине Честера. Иногда даже приходил Бэрронс, и однажды он держал меня за руку, и я помню, как подумала, что должно быть сплю, потому что Бэрронс никогда не стал бы держать меня за руку. Но я все равно помню ощущение его руки, какой сильной и большой она была, и создавалось ощущение, будто он пересылает часть своей колоссальной силы в мое тело, забирая часть моей боли.

У меня остались смутные серые воспоминания о Кэт, Энио и Кристиане, скрытые за вуалью, сквозь которую я не могла видеть. Или не хотела. Даже Джек и Рейни сидели в моей комнате, присматривая, миссис Лейн бесконечно волновалась, подтыкала мое одеяло, трогала мой лоб, иногда просто сидела на кровати, касаясь меня.

У меня остались более ясные воспоминания о Риодане. Всякий раз, когда я просыпалась, он был в комнате, если не было никого другого. Всегда. Сидя. На стуле у моей кровати. Наблюдая. Ожидая. Заставляя меня жить. Иногда поглаживая меня по лбу и заставляя всю боль на время уйти. Иногда наказывая меня и вынуждая жить.

Я просыпалась, но отказывалась открывать глаза. Он все равно знал и угрожал подвесить питательную трубку, если я не поем. Он поднимал меня, прислоняя нас обоих к изголовью и вливая протеиновые коктейли в мое горло, пока меня не начинало тошнить (ни за что на свете я не стала бы жевать, жевание было знаком готовности выбраться из постели, готовности жить), и я вновь откатывалась и таяла в сером месте.