Песнь крови - [3]

— Нас ждет корабль, который доставит вас на острова, — сказал я узнику, собирая свои пожитки. — Капитана лучше не сердить.

— Так, значит, это правда? — сказал Аруан. — Вы отправляетесь на острова, чтобы сразиться за даму?

Тон его мне очень не понравился: в нем было многовато благоговения.

— Это правда.

Он обменялся коротким рукопожатием с Аруаном, кивнул капитану охранявшего его отряда и обернулся ко мне:

— Идемте, сударь?

* * *

— Слышь, писака, может, ты и первый в ряду тех, кто лижет пятки вашему императору, — капитан корабля ткнул меня пальцем в грудь, — но тут, на корабле, император — я. Сиди на месте, или всю дорогу простоишь привязанным к мачте!

Он проводил нас в нашу «каюту»: отгороженный занавеской кусок трюма у носа судна. В трюме воняло солью, трюмной водой и лежащими там грузами: прилипчивая, отвратительная смесь фруктов, вяленой рыбы и многочисленных специй, которыми славится Империя. Я с трудом сдерживал тошноту.

— Я — господин Вернье Алише Сомерен, императорский хронист, первый среди мудрейших, уважаемый слуга императора, — отвечал я, хотя платок, которым я зажимал рот, делал мою речь несколько неразборчивой. — Я еду как посол к владыкам кораблей и как официальный сопровождающий императорского узника. Ты будешь обращаться со мной почтительно, пират, а не то на борту в мгновение ока окажутся двадцать гвардейцев, которые высекут тебя на глазах у твоей команды.

Капитан подался ближе. Невероятно, но его дыхание смердело сильнее, чем воздух в трюме.

— Значит, у меня будет двадцать один труп, которые я скормлю косаткам, как только мы выйдем из гавани, писака!

Аль-Сорна потыкал ногой один из свернутых тюфяков, лежащих на палубе, и огляделся.

— Меня все устраивает. Нам понадобятся пища и вода.

Я ощетинился:

— Вы всерьез предполагаете ночевать в этой крысиной норе? Это же отвратительно!

— Поживите в темнице. Там крыс тоже хватает.

Он обернулся к капитану:

— Бочонок с водой на баке?

Капитан провел по бороде коротким и толстым пальцем, изучая взглядом высокого — несомненно, прикидывал, не издевается ли тот над ним и сумеет ли он его убить, если понадобится. На северном альпиранском побережье есть поговорка: лучше повернись спиной к кобре, но не к мельденейцу.

— Так это ты — тот самый, кому придется скрестить мечи со Щитом? На Ильдере против тебя ставят двадцать к одному. Как ты думаешь, стоит ли мне рискнуть хотя бы медяком, поставив его на тебя? Щит — лучший клинок на Островах, на лету муху пополам рубит.

— Такая известность делает ему честь, — улыбнулся Ваэлин Аль-Сорна. — Итак, бочонок?

— Там он. По фляге в день на человека, и не больше. Я не стану обделять команду ради таких, как вы. Есть можете из общего котла, коли не побрезгуете такими, как мы.

— Едал я с людьми и похуже. Если понадобится лишний человек на веслах, я в вашем распоряжении.

— А что, доводилось уже грести?

— Один раз.

— Без вас управимся, — хмыкнул капитан. Он повернулся, чтобы уйти, и буркнул через плечо: — Через час отходим, не путайтесь под ногами, пока не выйдем из гавани.

— Дикарь с островов! — кипятился я, распаковывая свои пожитки, раскладывая перья и чернильницу. Я убедился, что под моим тюфяком не прячется какая-нибудь крыса, сел и принялся составлять письмо к императору. Я намеревался сообщить ему во всех подробностях о том, как меня оскорбили. — Знайте: отныне ему не найти пристанища ни в одной альпиранской гавани!

Ваэлин Аль-Сорна сел, привалился спиной к корабельному борту.

— Вы знаете мой язык? — спросил он, перейдя на свой северянский.

— Я изучаю языки, — ответил я на том же наречии. — Я бегло говорю на семи языках Империи и могу объясниться еще на пяти.

— Впечатляет. А на сеордском говорите?

Я поднял взгляд от письма.

— На сеордском?

— Сеорда-силь Великого Северного леса. Слышали про такой народ?

— Мои сведения о северных дикарях не отличаются полнотой. Впрочем, я и не вижу причин восполнять упущенное.

— Вы так довольны своим невежеством — а ведь вы человек ученый…

— Думаю, что могу сказать от лица всего своего народа: нам всем было бы лучше, если бы мы не ведали о вас и поныне.

Он склонил голову набок, пристально меня разглядывая.

— Я слышу в вашем голосе ненависть.

Я ничего не ответил. Мое перо стремительно бегало по бумаге: я составлял стандартное вступление для письма к императору.

— Вы его знали, не так ли? — продолжал Ваэлин Аль-Сорна.

Перо остановилось. В глаза ему я смотреть не желал.

— Вы были знакомы со Светочем.

Я отложил перо и встал. Вонь трюма и близость этого дикаря внезапно сделались невыносимыми.

— Да, я его знал, — проскрежетал я. — Я знал его как лучшего из нас. Я знал, что он станет самым великим императором из всех, кого когда-либо видела наша страна. Но я ненавижу тебя не поэтому, северянин. Я ненавижу тебя оттого, что Светоч был мне другом, а ты его убил.

И я побрел прочь и взобрался по трапу на палубу, впервые в жизни жалея, что я не воин, что руки мои не бугрятся мышцами и сердце мое не твердо, как камень, что я не могу взять меч и осуществить кровавую месть. Но все это было мне не по силам. Тело мое было подтянутым, но не сильным, разум проворным, но не безжалостным. Я не был воином. Отомстить мне было не дано. Все, что я мог сделать для друга — это стать свидетелем смерти его убийцы и написать официальное завершение его истории, дабы угодить императору и оставить истину на вечное хранение в наших архивах.