Песнь Кали - [74]

– Она – племянница М. Даса, инспектор. Она просто не может не иметь к этому отношения.

– Нет.

– Что вы хотите сказать этим «нет»?

Сингх достал золотой портсигар. Впервые я увидел, как кто-то в реальной жизни постукивает сигаретой о портсигар, прежде чем прикурить.

– Я хочу сказать, что она не племянница М. Даса,– ответил он.

Амрита охнула, будто ее ударили. Я только хлопал глазами.

– Вы заявили, мистер Лузак, что мисс Камахья Бхарати является племянницей поэта М. Даса. По ее собственным словам, она – дочь младшей сестры Даса. Верно?

– Да.

– У М. Даса нет сестер, мистер Лузак. Во всяком случае, таких, которые бы не умерли в детстве. У него живы четыре брата, все четверо – крестьяне и живут в одной деревне в Бангладеш. Видите ли, дело об исчезновении М. Даса уже восемь лет находится у меня. Я хорошо осведомлен об обстоятельствах его жизни. Если бы вы упомянули о знакомстве с этой женщиной во время нашей беседы, мистер Лузак, я бы сообщил вам об этом факте.

Сингх выпустил дым и убрал с языка табачную крошку.

Зазвонил телефон.

Мы все посмотрели в его сторону. Это был один из дополнительных аппаратов. Сингх взял трубку, ответил, долго слушал.

– Шукрия,– сказал он наконец.– Очень хорошо, сержант.

– Что там? – требовательно спросил я. Инспектор Сингх затушил окурок и поднялся.

– Боюсь, что нам вряд ли удастся сделать что-нибудь сейчас. Я вернусь утром. Мои люди останутся в соседних комнатах на всю ночь. Любой звонок в ваш номер будет контролироваться полицейским на коммутаторе внизу. А звонил мой сержант. В магазине Камахья Бхарати оставила, естественно, ложный адрес. За тканью она заходила сама. Моим людям не потребовалось много времени, чтобы обнаружить нужный дом по номеру, который она оставила в магазине, поскольку в том месте мало зданий.

Тут Сингх остановился в некотором замешательстве и посмотрел на меня.

– По адресу, который она дала,– сказал он,– находится общественное место для стирки и территория крематория.

В течение последующих часов и дней Амрита из нас двоих оказалась куда мужественнее и сообразительнее. После ухода Сингха я так и сидел бы на кровати, если бы она не взяла все в свои руки, не стянула с меня вонючую одежду и не вправила бы, как могла, сломанный палец, воспользовавшись маленьким держателем в качестве лубка. Меня снова стошнило, когда она ставила на место палец, но блевать было уже нечем, и сухие спазмы скоро бы перешли во всхлипы ярости и бессилия, если бы Амрита не затолкала меня под душ. Тепловатая вода еле текла, но ощущение было чудесным. Я стоял там с полчаса и даже задремал на некоторое время, пока вода смывала с меня бремя воспоминаний и страхов. Лишь обжигающие тоска и замешательство пробивались сквозь усталость, когда я переоделся в чистое и присоединился к безмолвной вахте Амриты.

Утро вторника застало нас сидящими вместе, наблюдающими, как калькуттский рассвет отбрасывает тускло-серый свет в незашторенное окно. С первым светом до нас донеслись звуки колоколов в храмах, звонки трамваев, выкрики уличных торговцев, беспорядочный уличный шум.

– С ней все будет хорошо,– повторял я время от времени.– Я знаю, малышка. С ней все будет хорошо.

Амрита в ответ не проронила ни слова.

Ровно в пять тридцать пять зазвонил телефон – аппарат, установленный в нашем номере. Я ринулся к нему через комнату.

– Алло!

Мне казалось, что звуки на линии стали еще глуше, чем обычно. Я говорил словно в пещеру.

– Алло! Алло! Мистер Лузак?

– Да. Кто это?

– Алло! Это Майкл Леонард Чаттерджи, мистер Лузак.

– Слушаю вас.

Уж не посредник ли ты? Имеешь ли ты, ублюдок, к этому отношение?

– Мистер Лузак, ночью ко мне приходили полицейские. Они сообщили о пропаже вашего ребенка.

– Да?

Если он звонит, чтобы выразить сочувствие, я повешу трубку. Но речь шла не о сочувствии.

– Полиция разбудила меня, мистер Лузак. Они разбудили мою семью. Они вторглись в мой дом. Создалось впечатление, будто они считают меня каким-то образом замешанным в данное происшествие. Они допрашивали меня посреди ночи, мистер Лузак.

– Да? И что же?

– Я звоню, чтобы выразить решительный протест по поводу очернения моей репутации и вторжения в частную жизнь,– сказал Чаттерджи. Когда он сорвался на крик, голос его стал еще выше и пронзительнее.– Вам не следовало упоминать мое имя, мистер Лузак. Я занимаю некоторое положение в обществе. Я не позволю пятнать мою репутацию, сэр. Вы не имеете на это права.

– Что? – Это было единственное, что я смог сказать.

– У вас нет на это права, сэр. Я предупреждаю вас, что любые выдвинутые вами обвинения, любое упоминание моего имени, любое увязывание Союза писателей с вашими личными проблемами, мистер Лузак, приведет к возбуждению против вас дела моим адвокатом. Я предупреждаю вас, сэр.

Послышался глухой щелчок, когда Чаттерджи повесил трубку. Шум и треск на линии продолжался еще несколько секунд, а потом послышался еще один звук, когда полицейский на коммутаторе тоже отключился. Амрита стояла рядом со мной, но я на какое-то время потерял дар речи. Я так и застыл, сжимая трубку, как если бы она была шеей Чаттерджи. А моя ярость приближалась к той точке, когда лопаются сосуды или рвутся жилы.