Пески Калахари - [6]

— Дыня цамка, — улыбнулся Гриммельман, разрезая начатую дыню на четыре части и протягивая их Грэйс. — Передайте дальше, — сказал он. — Эти дыни сладкие. Бывают и горькие, те тоже съедобны. Если их здесь много, мы сумеем продержаться долго. И люди и животные могут употреблять их в пищу в течение многих недель. Они источник существования всего живого в этих местах. Бушмены и те не могут обойтись без дынь.

Старик насадил на нож другую дыню и бросил ее Стюрдеванту. Бэйн подошел сам и взял еще одну. Вскоре уже все потягивали сок и ели сладкую мякоть.

— Дыни цамка превосходно приспособились к окружающей среде, — продолжал старый немец. — Когда они созревают, корка, как видите, отвердевает, становясь все крепче и крепче, и сохраняет при этом воду и семечки. Кстати, они тоже съедобны. А когда начинаются дожди и наступает пора прорастания, корка лопается, и семечки высыпаются.

— Вкусно, — заметил О'Брайен. — Но сколько же их здесь?

— Чуть-чуть подальше — большая поляна, — ответил Гриммельман, показывая в сторону долины. — Надо пойти взглянуть. Если мы, конечно, решим остановиться здесь на некоторое время. Хорошо бы набрать побольше дынь и сложить их в тени.

Английский язык старика был почти безукоризнен. Хотя говорил он с сильным немецким акцентом, все слушали его с удовольствием.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Стюрдевант. — Ты говоришь совсем как мой дед, старый бур, который тоже знал много всякой всячины.

— Я был много лет назад в Южной Африке, — ответил старик. — Участвовал в войне против племени гереро [5]. Воевать пришлось в пустыне, и я многому тогда научился. По-моему, сейчас мы находимся в Юго-Западной Африке. Ты полагаешь, это Калахари? Не все ли равно. Всего лишь пятно на карте.

— То была ужасная война, — заметил Смит. — Кое-что о ней я читал.

— Да, — продолжал Гриммельман, — ужасная война, впрочем, как и все войны. Мне стыдно признаться, что я участвовал в ней. Гереро — хорошие люди. Но поселенцам, видите ли, понадобилась их земля, их скот и их труд. Однако гереро не могли, да и не захотели покориться. Большая часть племени была уничтожена. Шестьдесят тысяч. В общем совсем так, как вы расправлялись с индейцами у себя в Америке.

Дыни были съедены, на твердом песке валялись теперь лишь одни корки. Старик, опершись на свою тяжелую трость, медленно поднялся и зашагал вверх по долине. Первым встал и двинулся за ним О'Брайен, а потом потянулись и все остальные.

— Ты что-то говорил о дожде, — обратился О'Брайен к немцу, поравнявшись с ним.

Гриммельман утвердительно кивнул, на мгновение остановился и перевернул тростью плоский камень размером со столовую тарелку. Две пестрые ящерицы бросились наутек.

— Да, о дожде. В этой части Африки дожди льют чаще, чем ты думаешь. А в некоторых районах осадков даже больше, чем об этом говорят официальные данные. Однако много ли в них проку, мой друг. Дожди-то выпадают, но вода так быстро уходит в песок, что через несколько минут от нее не остается и следа. В этой почве нет слоев, которые задерживали бы влагу. Если копать достаточно глубоко, можно и до воды добраться. Такие колодцы здесь называют шахтами. А на поверхности вода не задерживается. Иначе на территории почти всей Калахари можно было бы разводить громадные стада скота. Но воды нет. Кое-где после хорошего дождя образуются мелкие водоемы, но и они высыхают, а на их месте вырастает трава. Известно ли тебе, что с каждым годом земля в этом районе Африки становится все суше? Озера, которое открыл знаменитый доктор Ливингстон и которое ты еще можешь найти на старых картах, более не существует. Оно исчезло. Высохло. И теперь по нему можно ездить на автомобиле. Засуха, а не джунгли — проклятие Африки, мой друг.

— А сейчас уже наступил сухой сезон? — спросил О'Брайен.

— Да, — ответил старик. — Сухой сезон. Не жди дождей, ибо ждать придется долго. Однако здесь должен же быть какой-нибудь родник. На склоне я заметил следы бабуинов.

— Надо надеяться. — сказал О'Брайен. — Последний самый сильный дождь прошел здесь в 1934 году, — продолжал Гриммельман. — Я прочел об этом в газетах, когда жил в Германии. Река Свакоп достигла тогда океана и вынесла столько гальки, что береговая линия отодвинулась в сторону моря. За последние десятилетия это был самый страшный ливень. Он срывал даже железнодорожные мосты. С тех пор ничего подобного уже не бывало.

Вскоре путники достигли пещеры, миновали ее и у подножья высокого утеса нашли естественный прудик шести футов диаметром и пяти — глубиной. Прудик был непроточным, однако вода в нем не застоялась и не просолилась. Вокруг росло несколько невысоких деревцов и виднелись следы животных и птиц.

— Теперь, пожалуй, мы останемся живы, — проговорил Гриммельман. — Пока есть вода, у нас есть на это шансы. Во всяком случае, на какое-то время.

Все опустились на колени и, черпая воду пригоршнями, начали жадно пить. Потом О'Брайен погрузил в прудик свою большую ковбойскую шляпу, надел ее на себя и громко расхохотался, когда вода побежала по его волосам и лицу. Грэйс плескала воду на лицо и шею. Опустив голову в прудик, лежал неподвижно Бэйн. Гриммельман попросил у Стюрдеванта чашечку и стал поливать живительную влагу на затылок. Смит обливал себя всего с головы до ног, а Стюрдевант окунул голову в воду, сбросил рубашку, наполнил одну из канистр и, приподняв ее над собой, принял душ. Довольный, он начал напевать веселую песенку «Вальсирующая Матильда».