Пёсий остров - [74]

Ноги Максима в резиновых сапогах молотят воду, его светлые волосы струятся как водоросли. Вилли медленно выдыхает, и они начинают погружаться. Она чувствует, как воздух щелкает в ушах, и зарывается носом глубже в проседающую грудь Максима, слушая его последние выдохи. Так, наверное, кричат раки, когда их заживо бросают в кипящую воду. Она знает, что на самом деле это просто воздух выходит через связки. Хрип отказывающих органов дыхания в теле русского кажется ей слаще шепота ангелов. Вскоре Максим перестает шевелиться и камнем идет вниз, вниз, к своей погибели.

Они достигают дна одновременно.

Когда ноги Вилли касаются песка, образуя небольшое облачко пыли, она поступает смело. Она открывает рот, чтобы вдохнуть воду, в которой не будет жизни, но вдруг понимает, что не может. Ее легкие шипят, будто наполнены другой, более легкой, жидкостью. Она вдруг замечает мертвеца в своих объятиях и отталкивает его. Руки Максима безжизненно мотаются в такт течению, и его уносит прочь. Вилли спустилась сюда, в тихий мир, где приходит конец всему, и не может добровольно отдаться смерти, как наставлял Максим. Ее тело, дрожащее от холода, объявило собственную волю — жить дальше.

Косяк медуз, ищущих прибежища на время шторма, подплывает поближе, чтобы разглядеть существо, следующее за пузырьками воздуха наверх. Они плывут за ней машинально или из уважения, как живые лампочки, вдыхающие и выдыхающие голубоватый свет.

Возрожденная русалка всплывает на поверхность. Она благодарна судьбе за обе сведенных ноги. Это не просто гипотермия или шок. Это значит, она больше не та, кем была раньше. Вилли, девчонка из контейнера, умерла. Она плывет по течению вместе с мужчиной, который убил ее на борту «Гдыни» столько лет назад. По ней никто не заплачет.

Кто-то другой занял ее место. Кто-то, кто отказывается умирать.

Волны шипят и обрушиваются вокруг нее, но она не боится. Она заставляет больную ногу молотить воду почти так же сильно, как это получается у здоровой. Она пробивается к берегу.

— Ты мне ничего не сделаешь, — говорит она шторму, который чует в ней ровню и поэтому дает ей плыть без преград. — Потому что я Чума. Я тоже смерть.

Гости Штурмана

Памела точно не знает, как долго она живет в темноте.

Но ей кажется, что около месяца. Потому что старик, который приносит еду, каждое воскресенье надевает пиджак и галстук и остается обедать с ней, рассказывая истории из своей жизни. На прошлой неделе была проповедь о том, что все парусники обречены на гибель. В другой раз он принес ей бутылку шампанского, с которой давно смылась этикетка. «Последняя», — сказал он и предложил ей выпить. У нее всю ночь кружилась голова после того, как он ушел и запер за собою дверь.

Ее комнатка мала, примерно три на два метра, и стены сделаны из стали, как будто она внутри робота-кита. Дверь овальной формы, с большим колесом вместо ручки, напоминающим старые фильмы про подводные лодки. Внутри нет затвора, но характерный щелчок с другой стороны, раздающийся, когда старик покидает ее, говорит о том, что дверь запирается надежно. Она ни разу не сдвинулась ни на сантиметр, когда Памела пыталась ее вышибить.

Должно быть, скоро снова воскресенье, потому что она не помнит, когда старик последний раз надевал бархатный пиджак с серебряными пуговицами. Он объяснил ей, что важно выглядеть наилучшим образом перед Господом, а Памела только и может думать о том, как ему сказать, что она не божество и что она хочет домой. Она каждый раз решает вести себя тихо в надежде, что он ее выпустит. Но этого не происходит. Она также постоянно ждет, что он к ней прикоснется, но он этого не делает. Он только периодически расчесывает ее рыжие волосы, напевая какую-то мелодию. Она не знает, что хуже. Штурман сказал ей, что Эмерсон и Селеста мертвы. Но он также утверждает, что Джон Ф. Кеннеди все еще жив и проживает на Флорида-Кис — дескать, так говорят по радио.

Она начинает опасаться, что он вскоре забудет, где находится ее тюрьма. Иногда по ночам ей кажется, что пахнет бензином, и это сбивает ее с толку. Когда они втроем впервые оказались на берегу — до того как Штурман подсыпал что-то в их напитки, пока они плавали, — она не видела здесь никаких машин. Но когда идет дождь, звук такой, точно играют на стальных барабанах. Значит, ее стальная тюрьма не под землей. Памела спит меньше, чем раньше, и начинает петь каждый раз, как ей становится страшно. Довольно часто она разговаривает сама с собой. Она старается не жечь свечку дольше, чем нужно, чтобы сочинить в уме письмо и прочитать его вслух. Потому что Штурман постоянно забывает принести с собой спички.

Хруст ветки.

Затем еще. Капли падают на ее плечи, оставляя на красной рубашке темные пятна. Памела смотрит на потолок, поднося свечку к двум дырам, откуда поступает воздух. Из них льется черная, грязная вода. Она кричит.

* * *

— Слышишь? — спрашивает Гектор, поворачивая голову. Он идет в двух шагах от Якоба, который проклинает низкие ветви, бьющие их по рукам и ногам.

— Я слышу только дождь, — отвечает Якоб и с рычанием пробирается дальше, вверх по холму. Ничто не выглядит знакомым. Пёсий остров кажется безликим клочком старых скрюченных кустов и узловатых корней, торчащих из земли как рваные вены. Ветер заставляет каждый лист вращаться на своей ветке как пропеллер, заглушая птиц, кричащих друг другу, куда лететь, пока их ноздри не заливает вода.