Пешки Ноль-А - [10]

Дрожь приземлившегося неболета вернула его в прежнее состояние. На трясущихся ногах он выбрался из неболета и увидел, что тот опустился на крышу здания.

Госсейн огляделся. Ему было важно увидеть местность. Но ему не повезло, ближайший край крыши был слишком далеко. С неохотой он позволил трем молодым священникам проводить себя до лестницы, ведущей вниз. Он мельком увидел слева, на расстоянии тридцати-сорока миль, гору. Была ли это та гора, за которой находился храм? Видимо, да. Поскольку он не видел других гор такой высоты.

Он спустился со своим эскортом на три лестничных марша, затем прошел по ярко освещенному коридору и остановился перед украшенной дверью. Младшие священники отступили. Еладжий медленно прошел вперед, его голубые глаза сверкали.

— Ты войдешь один, Ашаргин, — сказал он. — Твои обязанности просты. Каждое утро, точно в это время — в восемь часов по времени города Горгзида — ты должен приходить к этой двери и входить без стука.

Он колебался, обдумывая следующие слова, и продолжал натянуто:

— Тебя не должно касаться, что делает его превосходительство, когда ты войдешь. Это относится и к случаю, если в комнате будет женщина. Ты не должен ни на что обращать внимание. Войдя, ты полностью поступаешь в распоряжение его превосходительства. Это не значит, что от тебя неизбежно потребуют лакейской работы, но если тебе предоставится честь выполнить личное поручение его превосходительства, ты должен сделать это быстро.

В манерах Еладжия чувствовалась самоуверенность власть предержащего. Его лицо исказилось гримасой боли, затем он милостиво улыбнулся. Это был властный жест снисхождения, смешанного с легкой тревогой, как будто произошедшее было для него неожиданным. Был даже намек на то, что Смотритель Склепа раскаивается в известных действиях, направленных против Ашаргина.

— Как я понимаю, сейчас мы расстанемся, я и ты, Ашаргин. Ты воспитывался в строгом внимании к твоему титулу и той роли, которую теперь тебе предстоит играть. Основой нашей религии является принцип, что первый долг человека перед Спящим Богом — научиться смирению. Может, тебя удивляло, почему твоя ноша столь тяжела, но теперь ты увидишь, что все это к лучшему. Как прощальное напутствие, я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь. С незапамятных времен существует обычай истреблять соперничающие правящие дома: корни, ствол и ветви. Но ты все еще жив. Одно это должно вселить в тебя благодарность к великому человеку, который управляет самой большой во времени и пространстве империей.

И опять пауза. У Госсейна было время подумать, почему Энро оставил Ашаргина в живых, время понять, что этот циничный священник фактически заставляет его проникнуться благодарностью к захватчику.

— Все, — сказал Еладжий. — Теперь входи!

Это была команда, и Ашаргин беспрекословно подчинился ей, так, что Госсейн не мог ничего поделать. Его рука протянулась вперед. Он взялся за ручку, повернул ее и, открыв дверь, перешагнул через порог.

Дверь закрылась за ним.

На планете далекого солнца, посредине серого помещения выросла тень. Она проплыла над полом. В этой узкой камере находились два человека, отделенные друг от друга и от Фолловера тонкими решетками. Но Фолловер не обратил на них никакого внимания, он проскользнул к койке, на которой лежало неподвижное тело Гилберта Госсейна.

Он наклонился и прислушался. Затем выпрямился.

— Он жив, — громко сказал Фолловер.

Голос был удивленным, словно произошло что-то, не входившее в его планы. Он посмотрел в лицо женщины — если безликая тень может смотреть кому-либо в лицо — через разделяющую их решетку.

— Он появился в предсказанное мною время? Женщина пожала плечами, потом угрюмо кивнула.

— И с тех пор он так выглядит? — Его громкий голос был настойчив.

На этот раз женщина не ответила определенно.

— Итак, великий Фолловер наткнулся на достойного противника.

Тень вздрогнула, словно стряхивая ее слова. Ответ прозвучал спустя некоторое время.

— Это какой-то странный мир. Тут и там, на мириадах планет, появляются личности, которые подобно мне имеют необычные способности, возвышающие их над остальными. Энро, а теперь Госсейн.

Он остановился, а затем тихо проговорил, будто размышляя вслух.

— Я мог бы сейчас убить его, размозжив ему голову или проткнув ножом, в общем любым из десятков способов. И еще...

— Почему же ты не сделаешь этого? — съязвила женщина.

Он колебался.

— Потому что... Я еще многого не знаю. — Его голос был холодным и решительным. — И кроме того, я не убиваю людей, которых могу использовать. Я еще вернусь.

Он начал таять, пока не исчез из убогой бетонной комнаты, где в камерах, отделенных друг от друга тонкими фантастическими сетками из металла, были заточены женщина и двое мужчин.

Госсейн-Ашаргин оказался в большой комнате. На первый взгляд, она показалась ему набитой оборудованием. Для Ашаргина, чье образование закончилось в четырнадцать лет, назначение приборов осталось непонятным. Госсейн же узнал механические карты и видеоэкраны на стенах. Почти по всей комнате располагались пульты искривителей пространства. Некоторые устройства он видел впервые, но его образование было довольно широким, так что по способу их соединения с другими, известными механизмами, он догадался об их назначении.