Поморщился король: не хватало ему в цирке с медведем бороться!
— Это мне, — говорит, — не подходит. Радости у меня хоть отбавляй, а мне бы, понимаешь, отдать то, чего я сам не имею.
— Ну что же вы можете дать людям? — сказал дворник, махнув метлой. — Нужду можете дать — нужды вы не имеете. Горе можете дать — горя вы не имеете…
Ничего себе разговорчики, а? Да за такие разговоры можно такое дать, что нужда и горе покажутся неземным блаженством.
— Вижу я, что первым дворником тебе не бывать, — сказал король. — Но для последнего ты не глуп, надо отдать тебе справедливость.
— Справедливость! — вскричал дворник. — Это оно и есть! Это как раз то, что нужно людям позарез и чего у вас не бывало сроду!
* * *
Ох, быть бычку на веревочке без права переписки!
Преступление и Наказание жили по соседству. Хорошие были соседи, всегда в подъезде здоровались. Наказание чуть свет спешит на работу, а Преступление с работы возвращается. С ночной смены.
Наказание маленькое, хлипенькое, да и с каких хлебов? А Преступление большое, солидное и говорит басом.
— Ты куда это, — спрашивает, — в такую рань?
А Наказание:
— На работу. Извините, уже опаздываю.
И случилось так, что Наказание поймали на месте Преступления. Оно как раз через это место ходило к себе домой, ну его и зацапали.
Адвокат говорит:
— Если хватать всех, кого мы застаем на месте преступления, у нас вообще никого не останется на свободе.
— И пусть не останется! — гремит прокурор. — Когда никого не останется на свободе, может, мы наконец покончим с преступностью.
Это логично. Вся преступность у нас на свободе, а в тюрьме тишь да гладь. Ну, не без того, что пришьют кого-нибудь тайком от начальства, но это не влияет на уровень нашей преступности.
Сидит Наказание, а Преступление гуляет на свободе. Правда, особенно гулять некогда, работы невпроворот. Как с ночи уйдет, так только утром домой возвращается. И минуты на месте не посидит. Поэтому сидят за него другие.
* * *
Когда космический корабль, выведенный на околоземную орбиту, был угнан на Марс, всем сразу стало ясно, насколько у нас преступность опережает науку.
Свинство издали приметно,
У него с обжорством сходство.
Но, поскольку свинство вредно,
Предпочтительнее скотство.
Одному лысому прирастили на голове искусственные волосы. Ну, не прирастили, а как-то прикрепили, прилепили, пришпандорили, грубо говоря. Присобачили, одним словом.
Волосы неплохо вписались во внешность лысого, но не растут. И, главное, не седеют. С одной стороны, это даже хорошо, потому что решает сразу две проблемы: проблему старости и проблему стрижки. Но с другой стороны — как же так? Вокруг такое делается, а они те же, что были.
Была бы тут лысина, можно было бы подумать, что человек облысел от геноцида, от гулага, а когда у него лицо, как печеное яблоко, а волосы — как вороново крыло, это наводит на нехорошие размышления.
А время между тем идет. Народ вокруг седеет, лысеет. Рыжие и брюнеты, позабыв былые разногласия, примиряются на нейтральном белом цвете. На белом цвете, как на белом свете, примиряются, когда весь порох высыпется из пороховниц.
Тут не то, что лысому, даже волосам неудобно. В такое время живем, что стыдно хорошо выглядеть. Волосы уже так стараются хоть немного посеребриться, хоть самую чуточку облысеть. Не получается. Время не обманешь. Оно безошибочно отличает живое от неживого, настоящее от ненастоящего.
Но живой — это качество временное, а настоящий — на все времена. И даже когда ты выпадешь, вылезешь, осыпешься от житейских невзгод, когда тебя выстригут, выдерут в репрессивном порядке, — кто-то о тебе да вспомнит, непременно вспомнит и расскажет живым, как ты был, как ты жил и какой ты был у нас настоящий.
* * *
В нашей жизни всегда есть место подвигам, но не всегда в наших подвигах есть место жизни.
— А ты лысеешь, мой друг! — сказал Бильярдный Шар Резиновому Мячу.
И оба грустно вздохнули.
В деле развернутого построения живота в отдельно взятом организме главное — первоначальное накопление. Живот и раньше накапливал, сколько мог, но в период развернутого построения он уже не сможет остановиться.
Первой он, конечно, переварит совесть. Хотя в совести нет ни белков, ни жиров, но таков закон первоначального накопления: прежде всего нужно переварить совесть.
Тут, конечно, сердце начнет барахлить, паниковать, бить во все колокола, стучать во всю ивановскую. Остановитесь! Опомнитесь! Умерьте свой аппетит! Но в деле построения живота без аппетита не обойдешься.
Легкие в знак протеста объявляют одышку, перекрывают себе кислород. Кровь обращается куда только может, буквально во все инстанции, нарушая нормальное кровообращение. И душа разрывается. Неужели уже начали переваривать душу?
Сердце уже не бьет во все колокола, а бьется тихо-тихо… Как рыба об лед. Ничего, сердце тоже переварим со временем. Нервную систему переварим, кровеносную систему. При системе накопления другие системы ни к чему.
Пока еще лицо сохраняем, но и его переварим впоследствии. Только надо будет предварительно лицо на животе нарисовать. Чтоб люди узнавали.
