Пещера Лейхтвейса. Том третий - [13]

— Я ничего и никого не боюсь, — возразил Франц, — а тебя меньше всего.

Медленно стал он спускаться вниз. Но едва успел он стать на третью ступень, как почувствовал сильный толчок в спину и тотчас же полетел вниз с лестницы. Несчастный калека испустил глухой крик. Костыли его отлетели в сторону, а сам он, перевернувшись раза два, скатился по каменным ступеням и остался лежать внизу без движения. А наверху, на пороге двери, стояла преступница, только что совершившая предательский поступок по отношению к человеку, любившему ее. Она смотрела вниз в темноту, так как Франц во время падения, конечно, уронил фонарь, который тотчас же и погас.

— Убит он или нет? — глухо пробормотала Ганнеле. — Впрочем, не все ли равно. Пусть полежит здесь, пока будет отпразднована моя свадьба. После этого я навещу его, если еще можно будет, то помогу ему. Убить я его не хотела, о нет. Я хотела только оградить себя от предательства. Разве могла я спокойно согласиться с тем, чтобы он выдал властям меня, Отто, Лейхтвейса и всех других? Я действовала в силу необходимой самообороны, и никто ни в чем не может упрекнуть меня. Он собирался разлучить меня с Отто, хотел отнять у меня того, кого я люблю. Ну, за это я его и убрала с дороги.

Ганнеле захлопнула тяжелую дверь, заперла ее на замок и ключ взяла с собой. Вернувшись в большое помещение беседки, она прислушалась, чтобы убедиться, не проснулась ли служанка, дочь вдовы Больт. Но та спокойно спала, да и не могла ничего заметить, так как все ужасное происшествие разыгралось в несколько секунд, совершенно без шума. Ганнеле вернулась в дом в полной уверенности, что раз и навсегда избавилась от угрожавшей опасности. Она легла в постель, и ей показалось, что у нее гора свалилась с плеч. Она сама себя обманывала, уверяя, что не совершила никакого преступления, а только защищалась, устранив со своей дороги друга юности. Ложь неизменно сопутствует преступлению, расчищает и приготовляет ему путь.

Несчастный Франц, однако, не умер. Благодаря счастливой случайности он не разбил себе головы и вообще не получил серьезных повреждений. Лишь от внезапного испуга он временно лишился сознания. Правда, кровь струилась у него из небольшой раны на голове, но рана эта была не опасна; пожалуй, было даже лучше, что кровь нашла себе выход, иначе она прилила бы к мозгу.

Спустя несколько времени Франц очнулся от обморока. С трудом припомнил он, каким образом очутился в погребе; напрягая все свои силы, он немного приподнялся, подпер голову руками и задумался. Глубокая скорбь закралась в его душу. Он скорбел не о своем отчаянном положении, а о коварстве Ганнеле и ее нравственном падении, проявленном ею при этом злодеянии. Ганнеле, значит, хотела избавиться от единственного искреннего друга, своего доброжелателя, от того человека, который любил ее как родной брат. И его-то она хотела убить. Франц не удержался и горько зарыдал. Он закрыл лицо руками в ужасном горе, так как убедился, что Ганнеле спасти невозможно, что она стремится к своей гибели.

Прошло более часа, пока Франц опомнился настолько, что мог подумать о своем собственном положении. Он ощупал пол и вскоре нашел фонарь. Вспомнив, что у него в кармане имеются спички, Франц зажег фонарь. Теперь у него явилась возможность осмотреться и искать путь к спасению. Погреб был невелик. Сокровищ никаких в нем не было, а весь он был заставлен ненужной рухлядью. Пол в нем был вымощен камнями, так что ноги Франца вязли в липкой грязи. Франц не нашел никакого выхода, кроме тех дверей, через которые он попал в погреб. Но эта дверь была заперта, и даже самый сильный мужчина не сумел бы выломать ее, а тем более слабый калека.

Он понял, что ему не выйти из своей темницы, если не поможет случай или если ему не удастся обратить на себя внимание случайных посетителей сада вдовы. У него была лишь единственная возможность обратить на себя внимание: он был слишком слаб, чтобы кричать громко о помощи, но с ним была его любимая скрипка, звуки которой, как он надеялся, должны привлечь чье-нибудь внимание. Франц не знал, долго ли он пролежал в обмороке, не знал, кончилась ли уже ночь, настало ли утро? Поэтому он решил немедленно приняться за дело. Он взял скрипку и смычок и начал играть по-возможности громко. Он извлекал звуки, похожие на возгласы оскорбленного до глубины души человека. И действительно, звуки эти были услышаны. Служанка Ганнеле, спавшая в беседке, внезапно проснулась. Ей приснилось, что она находится на каком-то празднестве и слышит какую-то необыкновенную игру на скрипке. Протерев глаза, она сообразила, что звуки скрипки ей не приснились, но раздаются наяву. Дрожа от страха, она поплотнее закуталась в одеяло, решив, что в погребе нечисто, что там какое-нибудь привидение играет на скрипке. У нее не хватило сил вскочить с постели, тем более что вдруг из погреба послышались глухие крики о помощи.

С рассветом служанка поднялась с постели. Она очень дурно провела ночь и в ужасе вспоминала об игре на скрипке. Кто же, как не привидение, мог играть в погребе ночью на скрипке? С восходом солнца таинственные звуки умолкли, а ведь говорят, что с первым петушиным криком злые духи скрываются. Служанка с облегчением вздохнула, когда вышла из беседки. Первым долгом она рассказала Ганнеле, уже находившейся в кухне, что ни за что больше не будет ночевать в беседке, так как какое-то привидение ночью играет на скрипке. Ганнеле переменилась в лице и наклонилась ближе к плите.