Пещера - [14]

После завтрака их вызвали в административную палатку: сначала сестер, потом Аксела и Эгона. Кейс сказал, что они не вписываются в лагерную атмосферу. Их родителей известят о случившемся.

– Ты сейчас сказал две вещи, – парировал Аксел. – Что я не вписываюсь в лагерную атмосферу. Это верно. И что мои родители обо всем узнают. Вот это неверно. Потому что если мои родители получат от тебя письмо, то родители Веры и Флорри тоже получат письмо. И там будет написано, что ты распускал руки, ухлестывая за Флорри. Это неправда, но ты очень этого хотел.

Все оторопели.

– У тебя еще будет шанс высказаться, – сказал Кейс, невозмутимо кивая. Он поднял фонарик с разбитым стеклом. – Вставишь сюда новое стекло? – спросил он, и после паузы: – Нет, конечно. Тогда иди.

Эгон отправился к водной колонке ополоснуть лицо; хотелось немного побыть одному, без Аксела. Вдруг он увидел Марьоке. От неожиданности они оба испугались. Он чувствовал себя опустошенным, грязным, навсегда утратившим что-то важное.

Оба не знали, что сказать, и лишь смотрели друг на друга.

– Это Аксел виноват, – сказал Эгон.

Марьоке кивнула, не разжимая губ.

– Тебя сильно наказали? – спросила она.

– Нет, – ответил Эгон.

– Ну и хорошо, – сказала она и ушла.

Эгон поспорил, что оставшуюся часть каникул Аксел будет вести себя благоразумно. Так оно и было, за исключением дороги домой, когда в Льеже, где они делали пересадку, он, наплевав на все запреты, отправился в город и вернулся лишь тогда, когда их поезд уже уехал.

Вся группа вынуждена была еще час ждать следующего поезда. Аксел потряс перед Эгоном пачкой бельгийских денег, которые он выручил от продажи в кафе оставшегося у него гашиша.

Однажды вечером Эгон, студент третьего курса геологического факультета амстердамского университета, сидел в кафе с парой приятелей и сквозь шум расслышал свое имя. Он сразу же узнал этот голос, а обернувшись, узнал и лицо – узкое некрасивое лицо с горящими деспотичными голубыми глазами и взъерошенными волосами непонятного цвета. Но в первую очередь он узнал Аксела по поднявшемуся в нем самом чувству тревоги.

– Эгон! – крикнул Аксел. – Что было в тех солонках?

– Ничего, – ответил Эгон.

Они обнялись, Аксел заказал пиво, спросил, как у него дела, рассказал о себе, вспомнил былые времена, а потом перетянул его в круг своих друзей.

Несколько лет он провел в интернате, с небольшим опозданием сдал выпускные экзамены и теперь учился на первом курсе юридического факультета в Амстердаме, состоял в студенческой корпорации, был членом дискуссионного клуба «Грим». Он жил в общежитии, которое тоже называлось «Грим» и располагалось на краю «розового» квартала, на улице Гримбюрхвал – отсюда и название. Среди его друзей было еще несколько членов «Грима», а также невероятно красивая девушка по имени Хилдегонде – его подруга.

Не прошло и недели, как Эгон уже принимал активное участие в жизни Аксела и в деятельности клуба. Родившись в Хилверсуме, а затем проведя несколько лет в интернате в Оверайсселе, Аксел перебрался в Амстердам лишь месяц назад, но все городские кабаки он знал уже лучше Эгона. Почти каждый вечер они встречались в одних и тех же определенных кафе, в «Гриме», а по ночам в «Коппере», сводчатом здании на канале, куда приходила совсем другая молодежь и где, по утверждению очевидцев, однажды произошла поножовщина со смертельным исходом. «Грим» походил на лабиринт коридоров, комнат, лестниц и пещер. Там пахло плесенью и табачным дымом, пивом и каналом. Туда никто не приходил в галстуке. Являясь членом прогрессивной студенческой ассоциации, Эгон представлял себе корпорацию совсем иначе, но его уверяли, что «Грим» – необычный клуб. Аксел, единственный первокурсник в клубе, жил в самой маленькой комнате – угол с кроватью и столом, и между ними едва мог поместиться стул. Невозможно было себе представить, что в подобном закутке или где-то еще в этом здании люди учились. Никто не сетовал на шум, не прекращавшийся ни на секунду. Казалось, вечеринкам не было конца. Их проводили в самой большой комнате старшего члена «Грима», молодого человека по имени Ренэ, которому было уже под тридцать (он давно закончил учебу). Но складывалось впечатление, что хозяином всех вечеринок на самом деле был Аксел. Он неизменно на них присутствовал, всех знал, и все знали его. Там всегда было полно народу, разбредавшегося по разным комнатушкам; вдоволь пива, на покупку которого иногда скидывались; там сладко пахло марихуаной, которая выкуривалась по кругу. Туда приходили не только студенты. Учащиеся театральной школы; завсегдатаи «Коппера», коротко стриженные, в кожаных куртках; молодой журналист еженедельной газеты, живущий неподалеку; несколько женщин, слывших проститутками; певец, уже записавший диск; а как-то вечером туда завернули члены известной американской рок-группы, фривольно устроившись на обтрепанном угловом диване и среди бутылок на столе. К Ренэ частенько наведывались двое неуклюжих вульгарных мужчин, Ян и Фааз. Они были намного старше всех остальных и всегда стояли на одном и том же месте, друг рядом с другом. Их спокойствие вселяло ощущение опасности.