Песчаная роза - [18]

– Плюрализм мнений, – усмехнулся Борис. – Они, когда придут к власти, нас никуда приглашать не будут. Это еще в лучшем случае.

– Вы какие-то ужасные вещи говорите. – Она поежилась. – Никуда не пустят, расстреливать будут…

– Но догнал я вас не для этого. – Свет фонарей тонул в сумраке его глаз. – Вы ведь еще не устроились на работу?

– Я собиралась, – словно извиняясь, объяснила Соня. – Думала в РГАЛИ пойти. Может, они меня помнят и возьмут. Но однокурсница сразу после диплома пригласила всю нашу группу в гости, она в Юрмале живет, потом еще какие-то летние дела… В общем, еще не устроилась.

– Тогда, может быть, пойдете ко мне?

– К вам – это куда?

– В издательский дом.

– А в какой? – спросила Соня. И наконец призналась: – Я ведь ни отчества вашего не расслышала, ни фамилии. Извините.

– По отчеству не обязательно. Борис Шаховской.

– Красивая фамилия.

Необъяснимое смущение, заставляющее говорить одни сплошные неловкости, охватило ее снова.

– Обыкновенная.

– Разве обыкновенная? Аристократическая.

Внешность у него точно была аристократическая: высокий лоб, узкая переносица, а главное, ум в глазах.

– Такие маркеры давно не имеют отношения к действительности, – усмехнулся Шаховской. – Все это кончилось еще когда князь Голицын взялся обучать чекистов семейному секрету голицынской борьбы. Я обычный московский мальчик из хорошей еврейской семьи и окончил не Пажеский корпус, а пятьдесят седьмую школу. Если захотите у меня работать, звоните.

Он достал из кармана бумажник, из него визитную карточку, протянул Соне, она машинально взяла.

Кивнув на прощание, Шаховской пошел через бульвар к метро. Соня прочитала на карточке: «Издательский дом Шаховского. Шаховской Борис Семенович. Генеральный директор».

Глава 10

Алеся предупредила, что зайдет совсем рано, сразу после ночной смены, и буквально на минутку, так что Соня может прямо на пороге отдать ей котенка и ложиться спать снова.

Спать Соня, конечно, не собиралась, тем более что до работы ей оставалось всего два часа.

– Позавтракаем, и я такси тебе вызову, – сказала она, открыв Алесе дверь. И, предвидя ее возражения, заранее возразила сама: – Как ты в метро собираешься ехать? Бентли в переноске, лоток, еще миски для еды.

– Я только переноску возьму. – Алеся раскрыла мокрый зонтик, поставила на пол в прихожей. – Все остальное в Багничи не повезу же. Лоток там ни к чему, а миски найдутся.

Бентли обнюхал зонтик и принялся слизывать с него дождевые капли.

– Стыдно, что я его отдаю, – сказала Соня.

Она даже себе самой не решалась в этом признаться. Но с Алесей легко было говорить обо всем, Соня сразу почувствовала. И поняла, что это же сразу почувствовал Женя.

– Чего стыдиться? – пожала плечами Алеся. – Не на улицу же выбрасываешь. Стыдно притворяться, что любишь, когда на самом деле нет.

Честная ясность ее мира еще больше облегчала общение.

– Твои родители точно не против? – спросила Соня.

– А что им? Как только Сережку у них заберу, они из Пинска в Багничи переберутся, давно хотели. А в деревне же это просто. Живет себе кот, мышей ловит. Но кормить его они будут, не беспокойся.

– В том-то и дело, что не беспокоюсь, – вздохнула Соня. – Ты омлет ешь? Кофе будешь или чай?

Французский омлет эрболада был одним из немногих блюд, которые она умела готовить.

– Красиво ты его делаешь, – сказала Алеся, глядя, как Соня перемешивает в миске взбитые в пену белки с нарезанными травами – петрушкой, базиликом, мятой – и посыпает тертым пармезаном.

– В Париже научилась.

– Ого!

– То есть не научилась, а просто видела. Сидела в летнем кафе в Люксембургском саду и смотрела, как повар делает омлет. Потом оказалось, он его делал по средневековому рецепту.

Это был тяжелый и тягостный день. Ни аллей Люксембургского сада она тогда не замечала, ни людей, проходящих мимо нее и сменяющих друг друга за столиками. Взгляд как остановился на поваре, стоящем у плиты в центре кафе и ловко нарезающем целые горы трав, так и не мог с него сойти. Что ж, хотя бы средневековый французский омлет научилась в тот день готовить.

Соня воспользовалась Алесиным присутствием и для того, чтобы сварить кофе, который бабушка Лиза называла «по-лейпцигски». Для себя одной она его варить поленилась бы, а Женька не понимал, как можно варить кофе на взбитом с ликером яичном желтке. Ему эти продукты казались несочетаемыми.

– Вкусно, – сказала Алеся, попробовав кофе. – И чашка красивая какая.

– Из нее Женя пьет, с детства еще. Ее бабушка из Германии привезла.

«Повезло Женьке», – подумала Соня, заметив, как Алеся посмотрела на его чашку.

Эта миниатюрная кофейная чашечка с нарисованными на дне синими мечами была единственным трофеем, который бабушка Лиза привезла с войны вместе с рецептом кофе по-лейпцигски. Когда, выйдя на пенсию, родители продали квартиру в Подсосенском переулке и уехали на Алтай, а Соня перебралась в эту, оставшуюся после бабушкиной смерти ей и Жене, то взяла чашку с собой.

– У тебя много необычных вещей, – сказала Алеся, разглядывая чашку.

– Как раз нет. У родителей был довольно спартанский дом. Они инженеры, вечно в командировки ездили. А бабушка в войну, мне кажется, очень ясно поняла, что действительно не имеет смысла собирать сокровища на земле, и не собирала. Так что кроме этой чашки и песчаной розы ничего особенного у нас нет.