Пёс войны - [2]

Артём плюнул на призыв товарища и подался из Приднестровья домой.

Туда, где ждала его жена и малолетняя дочка. Вот только незадача — где-то под Одессой он хватанул в вагоне-ресторане лишка и, проснувшись утром, так и не смог отыскать заработанных потом и чужой кровью долларов. Вместе с документами они растворились на просторах причерноморских степей.

Возвращаться домой с пустыми карманами было стыдно, а в Приднестровье — противно, и Артём повернул свои стопы в сторону Кавказских гор. В Нагорном Карабахе полыхала ещё одна «освободительная» война. К чьей «справедливой и праведной» силе примкнуть? В венах Артёма не имелось ни малейшей примеси ни армянской, ни азербайджанской крови. Но армяне, по крайней мере, одной веры — христианской. Да и платили больше.

Вскоре Майор (а именно такое прозвище заимел среди защитников Карабаха Руденко) ставил мины на горных тропах и перевалах. Платили неплохо, через год Артём скопил тысяч двадцать «зелёных». И решил, пора завязывать, сколько можно играть в прятки со смертью. К тому же письма от жены приходили всё реже и реже, а тон их становился всё суше и холоднее. Надо было срочно возвращаться домой, к супруге и быстро взрослеющей дочке.

Но судьбе-злодейке, видимо, понравилось забавляться с бравым майором. В последнем рейде их группа угодила в засаду. Последнее, что запомнил Артём — вспоротая огнём автоматов ночь и грохот взрыва над головой…

Очнулся он уже в плену. С двух взятых вместе с ним армян азербайджанские джигиты сняли, с живых, шкуру, а ему вслед за наглядной агитацией предложили на выбор: такая же «весёлая» смерть или служба, теперь уже на стороне Баку и практически задаром. Стоит ли говорить, что скопленные за год войны деньги также накрылись медным тазом, перекочевав в чей-то бездонный карман. Что оставалось делать? Только покориться судьбе и вновь окунуться в кровавую круговерть… Долгие шесть месяцев Артём ползал под прицелами новых хозяев по передовой, обезвреживая им же иногда и поставленные мины.

А потом сбежал. Юркнул за выступ скалы и пригибаясь под градом летящих вдогонку пуль, ушёл в горы. Вот только куда податься нищему, без денег и документов в кармане мужику?.. Разве что, в Абхазию… Там тоже воевали. Гордые абхазы сражались против таких же гордых грузин. И совсем уже непонятно было, на чьей стороне правда. Однако Майор вдруг поймал себя на мысли, что ему на это по большому счёту наплевать. У каждой стороны своя правда, глубоко аргументированная и научно обоснованная целыми легионами историков, правоведов и государственных деятелей. Оказывается, все они знали эту правду с пелёнок, видимо, всосали её с молоком матерей.

Странно только, что остальной народ, тот, который с оружием в руках шёл теперь на бывших соседей и односельчан, услышал о ней только теперь, когда великая империя рухнула и каждый бывший секретарь обкома возомнил себя Господом Богом.

Несколько месяцев на минах Майора взрывались грузинские БТРы и ополченцы, а под Новый Год встельку пьяный Руденко нос к носу столкнулся с тем самым приятелем, когда-то, иногда казалось, что в другой жизни, притащившим его в забытое богом Приднестровье.

— Привет.

— Привет.

— Всё воюешь?

— А ты?

— Как видишь.

Артём уже давно не питал злости к армейскому знакомцу. Перегорело. Сердце остыло и покрылось толстой корочкой равнодушия.

К себе и другим. Ставя свои мины и снимая чужие, он чувствовал себя на работе. Так же, как кузнец, монотонно раздувающий надоевшие до чёртиков меха, или бухгалтер, остервенело подбивающий свои «сальдо-бульдо». В конце-концов он действительно работал, делал то, чему его всю жизнь учили. И какая разница, чья нога наступит на поставленную им мину. Главное, как и полагается за работу, ему платят. Вовремя и весьма прилично. Достаточно для того, чтобы через годик послать всех к чёртовой бабушке и уйти на заслуженный отдых. Вернуться в родной город, к полузабытой жене и окончательно повзрослевшей дочке.

На отправленные домой письма так никто и не ответил. Зато пришла весточка от родителей. Вернее, от матери. Отец, оказывапется, умер ещё прошлым летом, когда Артём разминировал поставленные им же заряды в Карабахе. Всё случилось до обидного просто. Спокойно ехал себе на стареньком «жигулёнке» и попал под лобовую атаку сошедшего с ума «ленд круизера». Короткий миг и — всё! Не надо никаких мин, никаких фугасов. Просто хлебнувший «с устатку» нувориш и мощный, как танк, джип…

Артём напился. Напился безобразно, до потери памяти и кровавых соплей из разбитого чьим-то крепким кулаком носа. А когда пришёл в сознание, то увидел себя мокрым, сидящим в луже воды, в окружении бородатых мужиков с зелёными повязками на головах. Один из них, широкоплечий круглолицый здоровяк, протянул Артёму руку и помог встать.

— Жив, кунак? — похлопал он по мокрому плечу Майора. В голосе сквозил явно не здешний акцент.

— Что за горе у тебя, дарагой?

— Отец умер.

— Извини, брат. Мои соболезнования.

Акцент оказался чеченским, а звали бородача Шамиль. Во главе чеченского батальона он сражался за независимость «братьев-абхазов».

Потом они пили вино. Тогда ещё будущий грозный боевик не придерживался строгих норм шариата и позволял себе пропустить стаканчик-другой. Разомлевший «на старые дрожжи» Артём плакался Шамилю в жилетку: