Пёс войны и боль мира - [56]

— Седенко! Ты пропадешь!

Он бросил на меня взгляд, полный ненависти.

— Они — татары! — прокричал он мне, отдалившись на достаточное расстояние. — Татары, капитан!

— Принеси сосуд обратно! — Я сдерживал себя с трудом.

Потом он, казалось, задумался. Я направил лошадь к нему, и он зло бросил мне:

— Вы можете поиметь их проклятую чашу, но вы не получите духа! — С этими словами он вынул пробку из горлышка.

Я уставился на Седенко с испугом, но увидел, на его месте только туман, поднимающийся из сосуда.

Седенко засмеялся. Он бросил мне сосуд.

— Он пуст! Все было лишь надувательство! Гроот их обманул!

Это обрадовало его.

— Они могут владеть им сколько хотят, капитан! — Он зло рассмеялся. — Великолепная шутка. Я знал, что Филандер Гроот — парень что надо.

Я поймал сосуд. Поднеся его поближе к глазам, я увидел маленькие белые ручки, хватающиеся за край горлышка. Я заглянул внутрь и увидел маленькое беспомощное нечто, чьи движения становились все слабее. Оно, видимо, не могло переносить воздуха и теперь находилось при смерти. Существо имело человеческий облик и было голо. Слабый мяукающий звук сорвался с полураскрытых губ. Мне показалось, что он состоял из одного или двух слов. Ручки разжались и опустили край горлышка. Созданьице лежало без сил на дне сосуда и дрожало.

Я не придумал ничего лучшего, чем снова закрыть сосуд. Затем, обернувшись, я посмотрел на Седенко.

— Он пустой! — Он все еще смеялся. — Пустой, капитан! Я возвращу его. С самого начала я не понял соль шутки Гроота.

Я поплотнее запихал пробку в горлышко сосуда и передал его Седенко.

— Отвези его обратно, казак!

Он засунул сосуд в седельную сумку и, пришпорив лошадь, галопом направился в сторону, откуда мы приехали.

Я ожидал его примерно минут сорок, а потом поскакал дальше, на запад, в направлении Баксинакса. В эти минуты меня немного беспокоило, останется Седенко в живых или нет. Я сверился со своими картами. Баксинакс был не далее, чем разыскиваемый мною Лес на Краю Неба.

Мое дурное настроение ухудшалось по мере того, как я ближе подъезжал к городу.

Седенко, ухмыляющийся во все лицо, нагнал меня.

— Они и не заметили злодейства, — сказал он. — Разве Филандер Гроот не замечательный парень, капитан?

— В смысле? — спросил я. — Мне показалось, что Гроот знал больше, нежели он сказал татарам. Благодаря его Духу, мертвому или живому, они выжили, и люди Баксинакса не могли напасть на них.

Гроот помог татарам остаться в живых и передал им во владение какого-то рода смысл жизни. Мое восхищение его жизненной философией росло, но росло и мое любопытство — узнать о нем как можно больше.

Широкая низменность осталась позади, и мы оказались в холмистой, поросшей травой местности, покрытой тысячей маленьких озер с чистой водой. Снова заморосил дождь.

Уже почти год мы находились в Серединной Границе, и я не мог бы сказать, что в течение этого года случилось что-то особенное. Казалось, что здесь не происходит ничего, если не принимать во внимание людей, живших здесь. Я успокаивал себя тем, что это компенсируется хотя бы географическим разнообразием, но с каждым днем такой ответ устраивал меня все меньше и меньше.

К вечеру впереди мы увидели город и поняли, что это может быть только Баксинакс.

Мы скакали по дороге, залитой светом луны. Место выглядело очень спокойным. Мы встретили человека, державшего в каждой руке по горящему факелу. Он посторонился, когда мы проехали мимо. Он заговорил на языке, которого мы не понимали, но жестикуляция показала нам дорогу к пристанищу — маленькой бедноватой гостинице.

Наш завтрак на следующее утро, состоявший из сыра и мяса, обыкновенных на вкус, был прерван пятью или шестью людьми, носившими одинаковые кольчужные платья, алебарды, колчаны с оперенными стрелами и окованные железом сапоги и рукавицы. Они дали нам понять, что мы должны идти с ними.

Седенко был за борьбу, но я нашел ее лишенной смысла. Наших коней не вывели из конюшни, где они провели ночь, и мы не знали, что с ними. Вокруг нас все было чужим. Все средства спасения, которые мне дал Люцифер, я носил на себе (это делалось для пущей безопасности), а также и мой меч, так что я не чувствовал себя полностью безоружным. Я встал и попытался заговорить с солдатами, чтобы дать понять, что мы готовы следовать за ними.

При свете дня выяснилось, что улицы Баксинакса были узки и нечисты. Замызганные дети с одутловатыми голодными лицами и старики, покрытые коростами от грязи и болезней, смотрели на нас. Этот город не был особенно приятное место, даже по сравнению с некоторыми из тех, что я видел в Европе, и он не выглядел веселым. Здесь царила атмосфера подавленности: Город Чумы нес на себе проклятие.

Мы были препровождены на площадь, где на большом деревянном помосте лежала огромная металлическая бочка странного непередаваемого цвета. Она охранялась солдатами, одетыми в такую же униформу, как и те, что привели нас сюда. Площадь была пуста.

— Может, это пристанище дьявола, о котором говорили татары, — проговорил Седенко. — Верите ли вы в то, что он здесь пожирает души людей, капитан?

— Этого я не знаю, — ответил я. — Но на его месте я не смог бы тебя съесть без труда, Седенко. — Я еще не рассказал ему про татарский сосуд. Он воспринял мое замечание как удачную шутку и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть бочку. По каменным ступеням мы поднялись в портал открытого строения.