Пес, который говорил с богами - [32]

Элизабет знала людей, которые держали дома собак и любили их, но ее дружба с Дамианом была чем-то другим. Они долго пробыли вместе, а теперь вместе вляпались в неприятности. Казалось, их судьбы связаны друг с другом, будто их душам проще вдвоем. Она знала, что питбуль напал на большого белого пса ради нее, и теперь чувствовала себя в долгу.

Они подошли к клетке, Элизабет открыла дверцу и кивнула ему — заходи.

Пес замешкался и снова взглянул на нее. Она опустилась рядом на одно колено. Не раздумывая, обняла его за шею и прижалась к его морде щекой. Она обнимала его, безмолвно скорбя, а затем поцеловала в макушку. Быстро повернув голову, пес лизнул ее в щеку пару раз, и она улыбнулась. Они скрепили свою дружбу незримой печатью. Они были вместе.

— Спасибо, что пытался меня спасти, Дамиан, — прошептала она. Сзади послышались шаги.

— Введите его внутрь, пожалуйста.

Она показала на клетку.

— Все хорошо, Дамиан, входи.

Пес покорно вошел внутрь, быстро оглянулся и увидел, как мужчина запер дверцу. Таг взял Элизабет за руку, пытаясь увести, но она отпихнула его.

— Не трогайте меня, я уйду.

Ничего больше не было сказано. Мужчины повели ее к выходу мимо смотровой башни. Элизабет видела белого пса и трех сук — те нервно бегали возле дальней ограды. Белый пес зализывал рану на шее.

Путь до ворот показался ей очень длинным, и всю дорогу у Элизабет перед глазами стоял Дамиан, сидящий рядом с нею на переднем сиденье машины. Но похищать его было слишком поздно. Она упустила шанс. Если пес пропадет, они поймут, кто это сделал, ее легко найти. Нечего даже и думать, что отец и дедушка позволят оставить собаку. Наоборот, грустно подумала она, первые постараются убрать пса от нее подальше и она даже не узнает, куда.

Когда они миновали ворота, Хоффман повернулся к ней.

— Мне бы не хотелось сейчас выдвигать против вас обвинения. Я верю, что вы не собирались причинить вреда, придя сюда, — по крайней мере я надеюсь, что это так. Однако вы создали большую проблему, и я не могу больше вам доверять. Если вы еще когда-нибудь даже близко подойдете к этому месту, я приму меры, будьте уверены. А теперь советую вам вернуться к своим занятиям.

Элизабет удивилась, что не чувствует никакого унижения перед троицей осуждающих ее мужчин. Раскаяние тоже не шевелилось — она гордилась мужеством маленького питбуля. Она ушла от них, гордо расправив плечи, но в глубине души ей было жутко за будущее Дамиана.

— Джо? Это Виктор. Я могу просить тебя об одной услуге? Помню, ты говорил что-то о новом проекте, ты как-то упоминал о нем Солу. Тебе ведь нужны собаки, верно? Отлично. И это длительный проект? Отлично — то, что надо. У меня тут есть пес, питбуль, которого ты вылечил, я тогда еще искал, куда его поселить, помнишь? Если ты заберешь его, окажешь мне большую услугу. Я не хотел бы только, чтоб его убивали. Твой протокол позволяет, так ведь? Прекрасно, когда ты сможешь его забрать? Отлично, я его пришлю.

глава 4

Они свой ад усердно прячут…

Оскар Уайльд

Дамиан жил теперь на новом месте, опять в неволе. Комнаты; люди приходят и уходят; ему здесь было плохо, ничего не нравилось. Тут стояли в ряд восемь стальных клеток. В соседней комнате через открытую дверь он видел двух человек — они о чем-то разговаривали. Третий, незнакомый, только что ушел, но этих двоих он знал. Те самые, что вставляли ему в горло трубки, когда он только прибыл сюда. Эти люди много чего с ним делали, и общение с ними означало боль и неприятности, поэтому он воспринимал их, как Плохих. Они вызывали у него тревогу.

В отличие от диких животных, гены Дамиана позволили ему преодолеть страх перед людьми, его окружавшими. Месяцы жизни в одиночестве, в лесу, не стерли потребности в человеческом руководстве, она постоянно жила в его собачьей душе. Ему эти люди не нравились, но в их присутствии имелось некое тоскливое очарование. Он нуждался в их одобрении. Он приходил в замешательство от собственных желаний, но ему не с кем было поделиться. Странные волны желания и ужаса охватывали его рядом с этими людьми. Они были для пса кем-то вроде богов, и поэтому он им подчинялся. Взгляд или слово одобрения заставляли его трепетать и надеяться, на что — он не знал, но когда он угождал им, это ощущалось, как Хорошо.

Божественные, величественные, они ожидали от него абсолютной покорности, без сомнений, без жалоб. Натура питбуля, не в пример многим другим породам, не позволяла ему противиться людям, даже если они обращались с ним предательски жестоко.

Он думал о той девушке. Ждал, что она придет посмотреть на него, и его уверенность ни разу не дрогнула. Она всегда приходила; где бы он ни был, она его отыскивала.

Он поднял голову и понюхал воздух. Здесь не было даже следа ее запаха. Он положил голову на лапы, вздохнул и остался лежать без сна.

И Элизабет не спала. Лежала, глядя в темноту, положив руки за голову. Они с Тони не то чтобы поссорились — для этого требовались более глубокие отношения, — но были к тому близки. У него была занудная привычка интересоваться результатами ее контрольных, которая выводила ее из себя. Хуже, чем отец. Элизабет, как и большинство молодых людей ее возраста, считала, что в качестве ответа на вопрос «эй, как там твои экзамены?» слова «хорошо» или «ну, не очень» годятся идеально. Тони же это не устраивало. Он требовал анализировать результаты, хотел знать, где она ошиблась. Отыскав слабое место, Тони начинал разбирать ее ошибки. Это приводило ее в бешенство, она даже сама не понимала, отчего. Элизабет понимала, что он просто беспокоился о ней, но его манера ее бесила. В тех редких случаях, когда ей не удавалось получить отличную оценку, она хотела сочувствия, а не анализа.