Первый великоросс - [31]

— Щит держи, держись крепче — не болтайся!

— Щек, будь добр, не отставай, вон ворота открыли! Быстрей!..

Из ворот вылетел небольшой верховой отряд защитников с огромными — с полконя! — луками и устремился на помощь своим. Без промедления, на скаку, вои принялись поливать стрелами неприятеля, пытавшегося отсечь от ворот прорывавшуюся подмогу. Туча смертоносных стрел, выпущенных из турьих луков, косила десятками скучившихся и закрывавшихся руками печенегов. Назад, в толпу, им хода не было, и степняки, покрутившись, вонзились напропалую обезумевшей гурьбой в строй русских, конных и пеших, рассекли их надвое — на первых и последних. Смешалось все.

Гнедая с Щеком и Малком продиралась вперед, толкая своей землепашной грудью своих и чужих. Последние из пеших, обреченные на смерть, с неистовым ором бросились на печенежских коней. Тыкая копьями, рубя печенежским коням ноги мечами и секирами, стаскивали визжавших поганцев. Печенеги перегруппировались за спинами бьющихся собратьев, оголили степные клинки, русские мечи и бросились на огромных руссов, впятеро уступавших им числом.

Первые из пехоты, валясь с ног, заползали в открытые ворота. Печенегов рядом уже не было. Здесь от них надежно оборонял вышедший отряд прикрытия и ливень стрел и камней, низвергаемых киевлянами со стен. Жители города подхватывали измученных мужичков под руки и провожали к бочкам с колодезной водой. Кмети, напившись и облившись, спохватывались и устремлялись назад к воротам. Очухавшись, горели желанием помочь своим, увязшим в рубке.

А перед близкими стенами стольного града, обливаясь кровью, умирали в неравной битве дядьки, парни, мальчики… Печенеги, оттерев последних в поле, клинками секли им головы, в ответ получая стрелы прямо в хари. Хвост пешего войска растаял, прихватив на тот свет немало степняков. Конница, с превеликим трудом выпутавшаяся из сечи, боком пятилась за спины киевского прикрытия, принимая на себя удары клинков и уколы роковых стрел.

Многоопытные киевские лучники стояли неприступно, перезаряжали костяные луки и отправляли визжащие спицы в тела не рассчитавших безопасного расстояния кочевников. Киевские кони, опустив гривастые головы, тоже не отступали ни на пядь, ни на перст. Под их защиту и утекало избитое ополчение. Конные и отставшие пешие укрывались щитами от града стрел и дротиков.

Окровавленная троица — гнедая, Щек и Малк — наконец достигла мостков. Лошадка на спотыкающихся ногах несла охающих и стонущих воителей. Киевлянки подбежали к ним и, обливаясь слезами, стали хватать Щека за ноги, не давая ему, очумевшему от потрясения, слезть.

— Подожди, сына, сейчас мы вас отвяжем. Посиди…

Женщины закопошились за его спиной, разрезая крепкий кушак. Освободившийся Щек увидел, как рыдающие тетки сняли тело братца на землю лицом вниз. Словно ожила вдруг картинка из сказки стариков про добра молодца, сгинувшего стараниями трехглавого дракона. Но здесь была явь… Щек захныкал, садясь на корточки подле Малка. Из спины бедного отрока торчало с полдюжины стрел…

Потрясенный Щек, еще на мосту слышавший охи брата, непонимающими глазами смотрел на знакомое лицо, сделавшееся тусклым и белым. Он забыл обо всем… Взор его стал блуждать над высоченными конаками и теремами Киева, не находя ровно ничего, чтобы вернуть Щека к мыслям о настоящем. Молодой мужик никак не понимал, что произошло. Заботливые женщины пытались вытащить из его окровавленного стегна тоненькую стрелу. Он ничего не чувствовал, лишь глядел в небо да на Гнедку, крапленную дырочками множества отскочивших стрел. Животина наклонила понятливо голову, нюхая руку мертвого мальчика.

…Прикрытие зашло в город, не потеряв ни одного человека. Затворились исполинские дубовые ворота. Кочевники рыскали по полю, собирали оружие и одиноких лошадей. Потом убрались, освободив путь киевским кречелам, чтобы те свезли убиенных русичей в единое место для захоронения. Тело Малка тоже вынесли из города к большому рву и вместе с другими телами погибших забросали землей. Почти половина рати, пытавшейся пробиться на заступ, оказалась в братской могиле. Печенегов пало чуть не вдвое больше. Их— под пристальным наблюдением печенежской сторожи — хоронили также горожане — во избежание возможной страшной хвори…

И все-таки прорыв стал победой — пусть и не окончательной! Поганцы в тот и весь следующий день вели себя ниже травы.

Щек, хромая от раны, бродил по стогнам и крещатикам великого города. Рана неопасная, сидеть с ополченцами не хотелось, и он решил пройтись по столице Земли Русской. Были б тогда карты какие, он бы узнал, что в отличие от их дома над рекой здесь — настоящая окраина Земли. На юг — печенеги, на восток — Дикое поле, прорва неизвестных народов, клубящихся в орды…

Щек очень смутно понимал, что за диковина такая — Дикое Поле. Воображение рисовало некую гору за Днепром с темным и глубоким лазом, откуда выползали смугляки с желтыми кошачьими глазами и, ничего не соображая, захлебываясь злобой, отправлялись прямиком в Русскую землю. Приходя в себя, он задавался вопросом об устремлениях черных душами народов — как будто для них вокруг и земли-то нет больше никакой, куда бы можно было гнать им своих коней! «Мы ведь не лезем ни туда, и к варягам не лезем! — рассуждал Щек. — Они, верно, и живут себе спокойно!..» Ходуня рассказывал как-то, что лытают эти самые варяги по всему белому свету. «Видно, и боги ошибались, когда селили людей на земле!..»