Первый, случайный, единственный - [16]

Ева говорила все это совершенно спокойно, с какой-то прямо-таки учительской убедительностью; Полина никогда ничего подобного не слышала в голосе своей сестры. Но когда Ева сказала о том, что не представляет себе «какого-то ребенка», вся логика, слышимая в ее голосе, развеялась как дым – из-за того выражения, которое мгновенно мелькнуло в ее глазах…

Конечно, она представляла себе этого ребенка, и именно потому представляла, что жить не могла без Артема! Без этого его внимательного взгляда, который называла серебряным и который всегда был обращен на нее, без его голоса, который совершенно менялся, когда он говорил с нею… Полина не понимала, какая связь существует между любовью Евы к Артему и ее желанием иметь от него ребенка, но она чувствовала, что эта связь есть и что отказаться от нее для сестры мучительно.

Но что она могла сделать, и даже – что она могла сказать?

– Ну чего ты ведра таскаешь? – сердито выкрикнула она. – Больше некому, что ли? Вон, Нюшку попроси, он и то соображает, кому надо тяжести таскать, а кому не надо!

– Да почему же мне не надо? – засмеялась Ева. – Я же не беременная, Полиночка, ты что?

И вот теперь то, что Ева считала невозможным, каким-то неведомым образом все же произошло, и Полина смотрела на нее с восхищенным интересом.

– А говорила, медицины, мол, не хочу! – хихикнула она. – И ничего себе оказалась медицина. Как это тебе удалось, кстати? – спросила она с любопытством. – И правда, что ли, непорочным зачатием?

– Не преувеличивай, – улыбнулась Ева. – В пробирке, как еще.

– Сперму во сне, наверное, добывала, – съехидничала Полина.

– Полина, перестань, – укоризненно сказала Ева. – Совсем нет. Он сам…

– Надо же, совершил-таки гражданский подвиг! – не унималась та.

– Ну зачем ты стараешься меня обидеть? – Ева посмотрела на сестру так, что ей сразу расхотелось дразниться. – Он просто увидел все эти снимки, справки и… рекомендации. Собственно, я и не прятала, они лежали в столе, я же не думала, что он обратит на них внимание. Но он увидел, прочитал и… В общем, он обиделся, – смущенно сказала Ева.

– На что? – не поняла Полина.

– На меня. Он сказал: «Ты считаешь меня ребенком, которого надо оберегать, и мне это обидно». Но ведь я не считаю! – горячо произнесла она. – Я, наоборот, знаешь, себя с ним чувствую… какой-то невзрослой. Это так странно!

– Чего тут странного? – пожала плечами Полина. – На фига нужен мужчина, если его оберегать надо? Да мне и вообще, – засмеялась она, – непонятно, зачем нужен мужчина, если он не Юра. Ладно, рыбка, – махнула она рукой, – о мужчинах рассуждать – дело дурное, они того не стоят. Как же у тебя так быстро вышло? – с интересом спросила она. – А говорила, полтора года, пятнадцать раз…

– Я сама удивилась, – кивнула Ева. – С третьего раза получилось, это действительно довольно быстро, хотя все равно казалось, что долго. Вот только теперь…

– А теперь-то что? – поморщилась Полина. – Чего ты теперь смурная такая, опять что-нибудь не слава Богу?

– Даже не знаю, – пожала плечами Ева. – Нет-нет, все слава Богу, – словно сама себе возразила она. – Просто… Понимаешь, при таком зачатии часто получается… Ну, в общем, получается не один ребенок.

– А сколько? – захохотала Полина. – Как у кошки, что ли? Ой, извини! – Она прикусила язык. – Ладно, рыбка, не обижайся. Так сколько вы там детишек понаделали?

– Возможно, даже… больше двух, – совсем уж смущенно ответила Ева.

И тут же Полина заметила, что это немного смешное смущение сменяется в глазах ее сестры совсем другим, непонятным и тревожным чувством.

– Ты что, рыбка? – испуганно спросила она. – С ними что-нибудь… не так?..

– Не знаю. – Ева смотрела почему-то на стенку, туда, где висел Полинин летний пейзаж, «лужайка под микроскопом». – Кажется, все так, насколько это можно определить сейчас. Но это… слишком много, я понимаю, – с какой-то пугающей отчетливостью выговорила она.

– И что? – растерянно спросила Полина.

– И надо что-то решать. Сейчас еще не поздно. Можно рискнуть всеми и попытаться оставить одного, – коротко выговорила Ева и, как-то кривовато улыбнувшись, добавила: – Проредить, так это называется.

Полина молчала, не зная, что сказать. Вообще-то она прекрасно понимала, что надо было бы сделать. И если бы речь шла о ней самой… То есть, конечно, не о ней – ей бы и в голову не пришло убивать столько нервов и сил на всю эту пробирочную возню, – а о любой другой женщине, то она согласилась бы с тем, что говорила сестра. Но, глядя на Еву, Полина понимала: та только вслух произносит все эти правильные короткие фразы, а в глазах у нее совсем другое…

Поэтому, незаметно вздохнув, она сочла за благо покривить душой. Да тут, кстати, и вспомнилось, как папа когда-то объяснил Юре, почему не хочет, чтобы Ева знала правду о том, что он не родной ее отец: «Она у нас такая девочка, что ее душевное спокойствие дороже пустой правды».

Сто лет с тех пор прошло, а Ева у них все равно была «такая девочка», и ее душевное спокойствие было хрупким, трепетным и чрезвычайно уязвимым.

– Дело, конечно, хозяйское, – со всей возможной невозмутимостью пожала плечами Полина, – но, по-моему, ты, как обычно, многовато трагизма напускаешь. Да ты что, рыбка, – подмигнула она, – это же очень стильно! Купишь колясочку такую длинненькую, ленточек разноцветных понавертишь на одеяльца, сама красотка, муж молодой, детишки штабелями сложены и носами чмокают. Супер!