Первый роман - [5]

Меня сразу заинтересовалъ этотъ разговоръ, и я пробралась на свое мѣсто за цвѣтами и сѣла. Въ это время по бульвару прошла какая-то шумная толпа и заглушила то, что говорилось на скамьѣ. Когда все умолкло, я опять услышала тотъ же голосъ:

«Поймите, какъ неважно все, что связано со своимъ „я“ и „я“ себѣ подобныхъ», — говорилъ онъ.

А чей-то женскій голосъ прервалъ его:

«Это проповѣдь индиферентизма и бездушія»…

«Вовсе нѣтъ! Имѣйте благородные инстинкты и дѣлайте только крупныя, только доблестныя дѣла. Или — по меньшей мѣрѣ — стремитесь къ нимъ, но не давайте миражу человѣческихъ дѣлъ такъ всецѣло владѣть собою»…

Юлія Сергѣевна замолчала и задумалась. Мужъ тихо сказалъ:

— Дальше?

— Я слушала, затаивъ дыханіе, и боялась проронить хоть одно слово. И помню, до сихъ поръ все, что онъ говорилъ… И помню, какъ мнѣ казалось, что онъ говорилъ со мной, и какъ было непріятно, когда кто-то третій, сидѣвшій на скамейкѣ, сказалъ:

«Не пора ли домой, Елена? Нашъ Григорій поѣхалъ на своемъ конькѣ, не догонишь».

— И сразу все стихло. Они ушли молча, а я долго сидѣла за моими цвѣтами и перебирала въ головѣ все, что слышала.

— На другое утро ужъ я проснулась съ какимъ-то пріятнымъ чувствомъ… Бываетъ такъ иногда: не сознаешь еще, что есть пріятное, а какъ-то чувствуешь, что оно есть… Весь день прошелъ въ ожиданіи вечера. Наши всѣ ушли «на музыку» въ городской садъ, а я, подъ какимъ-то предлогомъ, осталась дома. Весь вечеръ я сидѣла на балконѣ и ждала. Кого, чего ждала? — не знаю… И на третій и на четвертый вечеръ я не слыхала знакомыхъ голосовъ. Я уже перестала ждать, когда случайно, выйдя на балконъ съ кѣмъ-то изъ своихъ, я услыхала бодрый громкій разговоръ… Я сейчасъ же узнала его голосъ… Я услыхала только отдѣльныя слова, но мнѣ показалось, что онъ говоритъ о чемъ-то необыкновенномъ. И когда онъ прошелъ, я еще долго слышала его голосъ и всѣми думами летѣла за нимъ…

— И все это, не видя «его»? — съ насмѣшкой спросилъ Александръ Николаевичъ.

— Я увидѣла его очень скоро… Мы шли съ тетей Машей и она разсказывала мнѣ про Москву, про свои выѣзды, про свои успѣхи, ужъ не помню хорошо о чемъ, но только помню, что она говорила — какъ всегда — о себѣ… Вдругъ я услыхала сзади знакомый голосъ. По узкому тротуару, за нами кто-то шелъ и не обгонялъ. Я прислушалась.

«Да, пресмыкающіяся!.. — горячо говорилъ онъ. — Вѣчно ползать по землѣ… Всю жизнь не отрываться отъ нея ни на минуту, чтобы въ нее-же уйдти… Конечно, пресмыкающіяся!.. и вы будете такая же, если не вырветесь отсюда…»

Я невольно обернулась и увидала человѣка лѣтъ двадцати трехъ-четырехъ, высокаго, худого, очень сутуловатаго, съ рѣдкой русой бородкой и длинными жидкими волосами. Меня поразилъ его взглядъ изъ-подъ очковъ: внимательный и глубокій, какъ часто бываетъ у близорукихъ… Его спутницу я сначала не разсмотрѣла. Но потомъ, когда они обогнали насъ, я увидала, что она — эта Елена — маленькая худенькая дѣвушка, съ озабоченнымъ лицомъ и угловатыми манерами… Мы шли за ними, тетка говорила мнѣ о своихъ успѣхахъ, а я не сводила глазъ со сгорбленной спины, какъ-то особенно ласково склонявшейся надъ маленькой спутницей. А она… Я уже сразу возненавидѣла ее и все въ ней мнѣ было непріятно: и ея рѣзкіе жесты, и туалетъ слишкомъ нарядный и безвкусный, и — главное — то, что я видѣла, какъ онъ заботится о ней, а она — какъ мнѣ почему-то казалось — мучаетъ его. И я прервала тетку на полсловѣ и взволнованно все разсказала ей. Она весело расхохоталась и дома, за чаемъ разсмѣшила всѣхъ, представила походку моего «героя», его изогнутую спину и говоря какія-то несвязныя слова о крыльяхъ и полетахъ. Сестры добродушно и весело смѣялись, отецъ хохоталъ и нѣсколько разъ повторилъ, всхлипывая отъ смѣха:

«Волосы бахромкой и панталоны съ бахромкой! Идеалъ нашей Юленьки!.. Волосы бахромкой»!..

И онъ опять хохоталъ, и никто не замѣтилъ, какъ мнѣ это было больно… Понятно, что я больше никогда никому не сказала ни слова о «немъ», и когда увидала его еще разъ… это было на вокзалѣ…

— Ты такъ помнишь всѣ разы, когда и гдѣ видѣла его? — спросилъ Александръ Николаевичъ холодно, почти злобно.

— Да я и видѣла его всего два раза… Слушала я его много разъ, а видѣла всего два раза… Почему ты такъ дергаешь плечами? Точно не вѣришь, точно сердишься?.. Я лучше не буду разсказывать.

— Нѣтъ, пожалуйста, говори дальше. Только всю правду… Такъ ты его видѣла два раза?

— Да, два… Но дай мнѣ разсказать ужъ все по порядку… Не знаю почему — но онъ часто сталъ приходить на нашу скамейку: иногда вдвоемъ съ ней, съ Еленой, иногда втроемъ, съ ней и съ ея братомъ… Я любила, когда онъ приходилъ съ ней. Я ненавидѣла эту Елену, но я забывала о ней и всѣ его слова принимала на себя. Ты понимаешь, какъ во тьмѣ они звучали точно для меня… Вѣдь тьма объединяетъ, и чѣмъ глубже эта тьма, тѣмъ тѣснѣе чувствуется связь со всей природой, со всѣмъ, что движется, со всѣмъ міромъ… Можетъ быть, если бы я видала его днемъ, то и я смотрѣла бы больше на его жидкіе волосы, распавшіеся по воротнику бахромкой и на его обтрепанное одѣяніе… Но здѣсь мнѣ не было дѣла ни до чего этого. До меня долетали только слова и то, что они собой означали… Ты понимаешь, какъ это важно не видѣть того, кто говоритъ, не искать объясненія, зачѣмъ это говорится, не считаться ни съ чѣмъ инымъ, кромѣ смысла словъ…