Первый президент (Хаим Вейцман) - [5]

Заметим, что степень готовности еврейского общественного сознания к восприятию сионистских идей оценить легко. Совершенно утопические (хотя и возвышенные) идеи Макса Нордау о переселении в Палестину в течение 10 лет 10 миллионов евреев (по 1 миллиону в год) были многими восприняты вполне позитивно, а позже даже стали частью политической программы сионистов — ревизионистов.

После трех лет учебы в Берлине Хаим Вейцман отправился в 1898 году во Фрейбург для завершения доктората. В этом городе было мало студентов-евреев, но зато очень большая русско-еврейская (сейчас бы мы сказали «русскоговорящая») студенческая колония нашлась в Берне, в часе пути. Это тот самый Берн, который вошел в Российскую историю, как гнездо Плеханова, Троцкого и Ленина. За плечами многих бернских революционеров был опыт борьбы с царизмом, Сибирь, ссылка и т. д. Проблема — еврей против революционера, а точнее — еврейский революционер против ассимилянта-революционера — возникла опять. Вот что пишет об этом Вейцман: «Мое неприятие Ленина, Плеханова и высокомерного Троцкого было вызвано тем презрением, с каким они смотрели на любого еврея, которого волновала судьба его народа и воодушевляла еврейская история и традиция. Они не могли понять, как это русскому еврею может хотеться быть евреем, а не русским. Они считали недостойным, интеллектуально отсталым, шовинистическим и аморальным желание еврея посвятить себя решению еврейской проблемы. Они относились с подозрительностью к людям, подобным Хаиму Житловскому, который был одновременно революционером и националистом. Когда был создан Бунд, эта еврейская ветвь русского рабочего движения, национальная и одновременно революционная по характеру, Плеханов язвительно заметил, что „бундовец — это сионист, который боится, что его укачает во время переезда в Палестину“. Таким образом, многие еврейские студенты из России в Швейцарии были вынуждены отречься от своего Я.

Наше первое организационное собрание состоялось в дальней комнате библиотеки русской колонии, и проводили мы его стоя, потому что „те“, прослышав о нашем намерении, заблаговременно вынесли из комнаты всю мебель. Вот так, стоя, мы основали первое в Швейцарии студенческое сионистское общество, которое назвали „Ха-шахар“, после чего решили перейти к открытой борьбе.

Само объявление о создании нашей группы вызвало скандал: как же, выступление „реакционной буржуазии“! Колония кипела, предпринимались попытки принудить нас к подчинению. А мы вопреки всему этому созвали массовое собрание еврейских студентов в надежде увеличить число членов нашей группы».

Между прочим — мелкая, но забавная деталь — в этом собрании на стороне студентов-сионистов выступил специально приглашенный ими для этого «молодой и одаренный оратор-сионист Мартин Бубер». А мы-то думали, что он был философ, кабинетный ученый и т. д. Или это были времена, когда кабинетные ученые выходили на трибуны?

Ну, а дальше события развивались естественным путем — группа молодых активистов начала завоевывать симпатии молодежи и теснить стариков. Во-первых, Герцль не мог увлечь молодежь как в силу разницы в возрасте и темпераменте, так и в силу различий в культуре. Герцль плохо знал российское еврейство, а оно составляло существенную часть этой молодежи. Роль Герцля, полагавшегося на дипломатическую деятельность, в значительной мере состояла в том, что он готовил мировое общественное мнение и сильных мира сего к восприятию самой проблемы. К восприятию, в конце концов, евреев как субъектов (не объектов!) еврейской политики. Так что Вейцману — и он, наверное, это понимал — отчасти расчистил дорогу и Герцль. Другое дело, что эта дорога оказалась из одних завалов… Но без Герцля она могла бы оказаться вовсе непроходимой. Политические лидеры и общественные движения действуют не только параллельно, но и последовательно. Пусть это утешит тех, кто сошел со сцены.

3. Женева и Манчестер

Одна из проблем, в обнимку с которой Вейцман прожил всю жизнь — это совмещение научно-инженерной и общественной деятельности. Он был химиком, автором более 100 патентов — что уже говорит о многом. Позже мы узнаем и еще кое-что о его работах. Проблема совмещения профессиональной и общественной деятельности возникает время от времени и перед другими еврейскими деятелями. Случай Вейцмана относительно прост — его химические работы были чрезвычайно важны для Англии. Это открыло ему путь в такое общество, в такие кабинеты, куда бы иначе он не попал, а если бы и попал — то в роли просителя, а не партнера. Но дело не только в этом. Научная и инженерная деятельность вырабатывают ясность мышления, привычку уважать себя и партнера и требовать уважения к себе. Согласимся, что все эти качества необходимы любому политику, а еврейскому политику тех лет (когда евреи были просителями) — в особенности. Но занятия наукой имеют и недостаток. Ученые часто бывают недопустимо категоричны в своих суждениях и недостаточно гибки. В Вейцмане, по-видимому, эти недостатки проявлялись в малой, а достоинства — в большой мере. Ну что ж, нам повезло…

А пока что доктор Вейцман жил в Женеве и занимался химией и, естественно, сионизмом. Причем именно на этом участке своей биографии — больше сионизмом. В это время на Четвертом сионистском конгрессе был основан Еврейский Национальный Фонд. Все мы знаем, какую важную роль он сыграл в дальнейшем. Именно в те годы было основано в Женеве первое сионистское издательство и журнал. Как мы видим, сионистское движение с самого начала придавало большое значение печатному слову. Для евреев это, конечно, естественно; все мы знаем, какую роль сыграла, например, в советском еврейском движении «Библиотека Алия»