Первый отряд. Истина - [49]

Мартин Линц — их непосредственный командир в «Аненербе», их любовник и их наставник — обергруппенфюрер Линц рапорядился иначе. Эльзу Раух он отправил в Аргентину за год до конца войны, вместе с другими посвященными. А Грета осталась.

Неизвестно, как он сделал свой выбор. Как выбрал между двумя одинаковыми телами, голосами, сердцами… Возможно, Эльзу он любил все-таки больше — и поэтому хотел сохранить ее жизнь. Или, напротив, он любил ее меньше — и поэтому оставил при себе ту, другую, без которой не мог.

Эльза и Грета — оборотни, лишенные своих полнолуний… Эльза и Грета не виделись с тех пор никогда. Они разделили роли. Та, что уехала, навеки превратилась в волчицу; та, что осталась, надела человеческую личину.

Но они сохранили связь. И когда Грета в муках рожала на свет свою дочь, Эльза кричала и выла там, на другом конце света, и мудрый аргентинский шаман подавал ей настой из трав. Обезболивающий, для рожениц.

…После войны Грета Раух и Мартин Линц готовились принять общую смерть. За месяц до начала Нюрнбергского процесса оба они получили текст обвинительного заключения. Внизу американцы оставили свободное место. Чтобы обвиняемые могли оставить там свой комментарий.

На том месте, где Рудольф Гесс написал «Я ни о чем не жалею», на том месте, где Геринг написал «Победитель — всегда судья, а побеждённый — обвиняемый», на том свободном, специально оставленном для комментария месте Мартин Линц приказал Грете написать «У меня был лишь один способ сражаться с нацистскими чудовищами — притворяться одним из них». Сам же он написал: «Вам не остановить детей Люцифера. В следующей войне победа будет за нами».

В сорок шестом, После Нюрнбергского процесса, Грета Раух готовилась принять общую смерть с Мартином Линцем. Но Грета была оправдана. Мартин Линц — ее командир и возлюбленный, Мартин Линц — отец их голубоглазой малышки, Мартин Линц — отец матери, обергруппенфюрер Линц принял свою смерть в одиночестве.

Он умер не так, как предписали ему победители. Не в душном спортзале Нюрнбергской тюрьмы, пропахшем звериным потом американских тюремщиков, где в ночь на 16 октября детей Люцифера вели по тринадцати деревянным ступеням и вздергивали на трех черных виселицах… Он умер за сутки до этого в своей камере — спокойно и тихо. Тюремный врач так и не смог понять, что вызвало смерть.

Но мы понимаем. Мартин Линц сам вызвал к себе свою смерть — вызвал, как вызывают такси или веселую девочку на ночь, вызвал так, как хозяин вызывает слугу. Мы знаем: он лег на холодный пол, на спину, и плотно закрыл глаза, чтобы больше их никогда не открыть. Он выдохнул воздух из легких — весь без остатка, чтобы больше никогда не вдыхать, — и прислушался к биению сердца. Его наставник в обществе «Врил» умел исполнять двухчастное упражнение «Тишина и шумный поток»: полностью расслаблять сердечную мышцу и затем снова заставлять ее сокращаться, гоня кровь по венам, — а обергруппенфюрер Линц не зря был одним из лучших учеников. Он знал, что вторая часть упражнения не всегда обязательна. Знал, что порой достаточно «тишины».

Он дождался, когда его сердце в последний раз толкнет к ногам густеющую горячую кровь, и еще три-четыре минуты оставался внутри, борясь с собственным телом, с собственным теплом и с собственной жизнью. Это была его последняя битва. Когда она завершилась, когда пришел окончательный холод, он оставил свое тело рычащим от злости тюремщикам и отправился в Сумеречную Долину.

Мы знаем, почему он выбрал такую смерть. Лишь павшие в битве воины обретут власть и силу. Извивающимся на виселице пленникам никогда не править Полой Землей.

Мы знаем, как принял свою смерть Мартин Линц.

Если нам не повезет в нашей войне, если нам не оставят выбора наши враги, если мы будем заперты и безоружны, мы должны будем поступить точно так же. Ведь не зря же нас обучили упражнению «Тишина и шумный поток».

Ведь не зря же мы были лучшими учениками.

3

ЗИНА

— …Не было никакого туннеля. И не было никакого света в конце. Там было серо — так серо, как не бывает серо даже в самую пасмурную погоду, так серо, как бывает только в предрассветном, тяжелом и очень глубоком сне… Сначала мне показалось, что не было вообще ничего. Серая пустота — ав ней какое-то жужжание, наподобие шмелиного, что ли. И еще это чувство — такое знакомое чувство, как будто ты забыл что-то важное, что-то решающее, что-то, без чего ты не сможешь жить дальше… Потом желание вспомнить сменилось просто тоской — тоской по чему-то, что было мне дорого, дороже всего. Тоской по чему-то, что у меня отобрали и о чем я забыла. Потом прошла и тоска — осталась только жужжащая пустота, она убаюкивала, она разрешала не помнить и не чувствовать боль, она приглашала к себе, в себя, она позволяла с ней слиться, стать никем, стать вибрирующей пустотой и исчезнуть….

И вот тогда я впервые услышала голос. Голос ангела, как я его потом назвала. Как мы все его потом называли… Этот голос рождался словно внутри меня, но в то же время звучал и снаружи. Он доносился со всех сторон сразу и ниоткуда конкретно. Этот голос…Его обладатель казался спокойным и почти нежным — но равнодушным и безапелляционным, как опытный врач.