Первый особого назначения - [47]

Яков Гаврилович, придя в уголок после того, как ребята покрасили пол, раз пять прошелся по доске, перекинутой через всю комнату — от входной двери до двери в кладовку. Эту Доску положили, чтобы не ступать на не просохшую еще краску. Яков Гаврилович ходил по ней, балансируя руками, как канатоходец, и, поцокав языком, сказал только:

— Ну и ну!

Столпившись в дверях, не переступая порога, ребята смотрели, как он ходит. Стояли и смотрели на Якова Гавриловича и Андрей с Тихоном Фомичом.

Вернувшись к двери в шестой раз, Яков Гаврилович вышел и стал подниматься по ступенькам. За ним двинулись и ребята. Во дворе он торжественно оглядел обступивших его «мастеров» и сказал:

— Спасибо вам, товарищи пионеры, от имени нашего домового комитета. Вам, Андрей Трофимович, особое спасибо. И вам, Тихон Фомич, тоже… — Затем он уже не торжественно, а деловито добавил, обращаясь к одному Тихону Фомичу: — Послезавтра заходите. Как договорились, все будет исполнено.

Старый мастер наморщил лоб и задумчиво пощипал бородку.

— Хочу заявленьице сделать, — откашлявшись, сказал он.

— А как же, конечно… — Яков Гаврилович несколько раз кивнул головой. — И заявленьице и счетик приложите. Это уж, как водится, для бухгалтерии…

— Не об том речь, — насупился Тихон Фомич и нетерпеливо повел плечом, словно удивляясь бестолковости начальника ЖЭКа. — Хочу устно заявленьице сделать. Оплаты мне никакой не надо. Отказываюсь.

Яков Гаврилович вытаращил глаза.

— Как? — переспросил он, уставясь на старика.

— Вот так, как сказал. Считайте, что для общественности… Как они… — Старик покосился на ребят, на Андрея и с гордостью добавил: — Для двухлетки.

— Видал? — шепотом сказал Женька, подтолкнув Степку локтем. — Перевоспитали.

Сообразив, что Тихон Фомич говорит всерьез и совсем не шутит, Яков Гаврилович засуетился.

— Да как же так? Это… это выходит… Да вам… Вас за такое… Надо благодарность вам…

— Мне благодарности не требуется, — медленно и даже как будто сурово сказал Тихон Фомич. — А вот они… — Он опять покосился на ребят. — Они, правда, постарались.

— Нет, нет, — закрутил головой Яков Гаврилович. — Это надо отметить…

— Да что там! — вмешался Андрей. — Обычное дело. Работал человек на благо общества… Ничего удивительного. А вы уж, Яков Гаврилович, готовы к награде представить. Все правильно. А Тихону Фомичу — спасибо.

…Итак, работа была позади. На два дня, пока просохнет краска, Андрей объявил отдых.

— А там, — добавил он, — снова за дело. Кают-компанию надо все-таки оборудовать. Да и мебель кое-какую для нашей отрядной смастерить не худо.

— А газета! Газета! — закричал Женька. — Заявляю официально, как редактор стенной печати: газету надо выпустить срочно!

Никому не хотелось отдыхать. Все уже привыкли с утра собираться вместе и работать. Поэтому было решено завтра же начать оборудование «кают-компании» и приступить к выпуску стенгазеты «Шило».

Бумагу для стенгазеты принесла из дома Оля Овчинникова — выпросила два листа у старшей сестры, которая училась в техникуме. Краски и кисточки раздобыл Андрей.

Когда высохли покрашенные полы, рамы и двери, Яков Гаврилович пришел в красный уголок в сопровождении пожилого мужчины строгого вида и молодой женщины в сером костюме и больших очках: это были представители райисполкома. Они осмотрели стены, потолки, потрогали пальцами рамы и ушли. И с тех пор начальник ЖЭКа в красный уголок не заглядывал. Отремонтированная комната пустовала. Впрочем, ключ от нее был у Андрея, и приходить в отрядную — бывшую кладовку — можно было в любое время.

И вот, лежа на полу, на животе в этой пустой комнате, Кузя Парамонов старательно выводил на чистом листе плотной бумаги большую зеленую букву «ш». Перед ним на газете были разложены краски, кисточки и стоял стакан с зеленоватой мутной водой. Вертикальные палочки у буквы «ш» торчали вкривь и вкось, и вся буква походила на изображение зеленого забора, на который нечаянно наехал автомобиль. Кузю единогласно выбрали художником, потому что брат у него работал маляром. Кузя проклинал и бумагу, и краски, и злосчастную букву, и свое злополучное родство. Мало того, что его выбрали художником, хотя он совершенно не умел рисовать. Мало того, что ему поручили написать название, стенгазеты «Шило», но потребовали еще, чтобы он непременно изобразил это самое шило, а на его острие насадил пьяницу, хулигана, сплетницу и «злостного неплательщика за квартиру» — это была личная просьба Якова Гавриловича.

Справившись кое-как с буквой «ш», Кузя тоскливо посмотрел на распахнутое окно. Со двора доносились задорные возгласы, смех, стук топора, мягкое пофыркиванье пилы… Там ребята сооружали «кают-компанию».

С тоскою прислушивался Кузя к их веселым голосам. Сердито взглянув на букву «ш», он вздохнул и принялся за «и». Хотя буквы получались и кривые, но с ними все-таки можно было сладить. Шило он, пожалуй, тоже мог бы изобразить. Но как быть с пьяницей, скандалистом, хулиганом, сплетницей и вдобавок со злостным неплательщиком? Пьяница — это еще куда ни шло: красный нос, в руке бутылка… Можно даже синяк под глазом… Хотя нет. Синяк лучше хулигану. А можно и тому и другому. Синей краски хватит… Но как нарисовать сплетницу? Или злостного неплательщика?..