Первый меч Бургундии - [59]

Семья была по нищенским меркам зажиточной, селилась особняком, на опушке возле реки. Отрыв от коллектива никогда не поощряется, и неудивительно, что в деревне про семью Александра распускали жутковатые россказни. Впрочем, дальше злословия дело не заходило, потому что если Святая Инквизиция по наводке крестьянского коллектива разорит мельницу, набитую ведьмаками и колдунами, некому будет молоть зерно. Вот если бы в ворожбе подозревали плотников, которых было аж пять дворов, то разговор был бы другим. И всё равно, излюбленным героем деревенских триллеров был именно Густав, который владел луком как Вильгельму Теллю и не мечталось, а ничего доброго в этом общественность не усматривала, поскольку ясно, что такого мастерства нельзя достичь иначе, как заложив душу дьяволу.

К чести Густава, он систематически клал на общинность и уверенно гнул свою свирепую коммерческую линию, во всякую жатву обдирая клиентов, словно липку. Летне-осенний сезон, когда мельница работала от утренней зари до следующей утренней зари, оканчивался хорошим барышом, и тогда Густав учил Александра стрелять, стрелять и ещё раз стрелять.

В семнадцать лет Александр обнаружил, что обращается с луком не хуже самого Густава. Правда, об одном обстоятельстве Александр не был осведомлен - в свои пятьдесят семь Густав был практически слеп на оба глаза, но каким-то чудом умудрялся скрывать этот прискорбный изъян уже целых два года.

3

То был холерный год. Бригитта и Густав упокоились в месте злачном "иде же несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная". Здоровый, как желудь, Александр обрел свободу передвижения, поскольку никаких указаний насчет смерти матери в данной им некогда клятве не содержалось. На покупку приличного меча сбережений не хватило, а против закупок всякого дерьма восстала душа полуаристократа. Да и что с меча толку, когда он не умеет фехтовать?

Денег достало лишь на четыре недели в Семюре, где Александр, с горечью опознав в себе дубину и деревенщину, рассчитывал пообтесаться перед Дижоном. В рамках этой культурной программы он приобрел бритвенные принадлежности, научился бриться и стричь ногти, носить берет и короткий, до колен, плащик, а также познал продажную любовь дважды.

Когда Александр приобрел вид, достойный, по его мнению, Дижона, в сверчковой сумеречной тиши подворотни его обобрали двое незлобивых арманьяков, приняв за благородного иноземца. Александр был в высшей степени возмущен этой низостью, но ещё больше польщен. Он бросил в лицо легковерным свой унылый кошель, где назло низким псам плескались четыре последних су, и тут же получил в челюсть и под дых. Наутро же Александр был вынужден наняться в бургундскую армию лучником, утешаясь тем, что если все дороги ведут в Рим, то все военные кампании рано или поздно приводят к Карлу, герцогу.

4

Карл вспоминал о Никколо, как вспоминают об однокашниках, давних соседях и друзьях детства - теплые чувства плюс осознание полной несостоятельности всякого общения теперь, когда детство перешло в более зрелую свою фазу. Любопытно, что считаться другом карлового детства Никколо никак не мог. Он был старше Карла на семь лет - расстояние от Земли до туманности Андромеды.

Вдобавок, Никколо тогда, в детстве Карла, не говорил по-французски, поскольку был натуральным итальянцем - ветренным, сентиментальным и гордым до судорог. Теперь он, похоже, скинул тысячу с копейками годков и перекрестился из итальянца в классического латинянина - так бегло и обаятельно он изъяснялся, так был недвусмысленно прагматичен и уперт (к счастью, как раз в той степени, чтобы Карл ощущал единение через сродство душ). И ещё, Никколо был из тех людей, у которых пламенный мотор не вместо сердца, а впридачу к сердцу, что делало его предприимчивым, подвижным и снабжало душевными силами, дабы сортировать коммерческие мероприятия на нравственные и безнравственные, эстетические и малоэстетичные, перспективные и маразматические. Одним словом, энергичный Никколо всегда находил компромиссы между бизнесом и духовными запросами. Нашел и в этот раз.

- У меня, Карл, к тебе замечательное предложение, - минуя осточертевшие всем рассусоливания на мотив "Во настали времена!", начал Никколо. - По поводу войны с Людовиком.

- Выкладывай.

Карл знал: являться в Дижон из Италии для того, чтобы предложить ему пропустить по стаканчику или чтобы заклинать на кофейной гуще победу, которая Никколо до заднего места, флорентиец не станет.

- Выкладываю. Вкратце так. У меня есть артиллерия, у тебя есть в ней потребность.

- Ну, знаешь, у меня тоже есть артиллерия! Навалом, - вставил Карл.

- У тебя не такая. Твоя неповоротливая, медленная, тяжелая, - авторитетно заявил Никколо.

- А твоя, конечно, имеет ноги, в обслуге не нуждается, сама наводится на цель и никогда не мажет, - не удержался Карл.

- Тепло, Карл. Тепло. Она втрое легче твоей, она куда надежней и прицельней бьет. Хочешь посмотреть?

- Ну, допустим, хочу, - неопределенно заметил Карл, с трепетом скопидома оценивая, какую цену заломит за свою диковину Никколо.

5

Смотр самого актуального из достижений итальянской инженерной мысли проходил довольно сумбурно. С Карлом увязалась маленькая Мэри, которую мэтр Никколо подкупил припасенным специально для неё и врученным тут же киндерсюрпризом, а с Никколо не то чтобы увязались, но были ещё трое его безымянных соотечественников, незаменимые в деле демонстрации орудия.