Первый из первых, или Дорога с Лысой горы - [37]
— Не смей… — так тихо прошептала Анечка, что никто ее слов не разобрал. И потом очевидцы случившегося долго спорили, что же она сказала. То ли «не пей», то ли «ты мой», то ли «пойдем».
Станиев расслышал и понял все.
Медленно покачав головой, Виссарион улыбнулся одними губами, издевательски. И еще тише, чем Анечка, проговорил:
— Убью.
ГЛАВА 10
ПРАЗДНИК БЕЗ КУРАЖА — НЕ ПРАЗДНИК
Как верно подметила Ангелина Тютюк, перемирие между Шляпой и Грозным стало настоящей и неприятно озадачившей многих сенсацией.
Во всяком случае публика, втекавшая в фойе драмте-атра на церемонию открытия фестиваля и состоявшая в основном из московских да местных политиков, начальников и журналистов, только об этом перемирии и говорила, строя самые невероятные и противоречивые догадки о том, к чему оно может привести. О фестивале и его открытии не вспоминали. Но и о случившемся предпочитали рассуждать вполголоса, словно чего-то опасаясь.
И первым, кто высказался во всеуслышание, стал, естественно, Брык, который явился в театр раньше Худобина, иначе первым стал бы тот.
Итак, войдя в фойе в сопровождении многочисленной свиты, оглядевшись и догадавшись по напряженном молчанию, чего от него ждут, Брык, будто бы обращаясь к своему пресс-секретарю, громко и решительно изрек:
— Наших политических противников не спасут никакие поспешные союзы и дегенеративные мезальянсы. Их место — на панели! Но и там их услугами воспользуются только беспринципные ублюдки, которые понимают демократию как возможность безнаказанно торговать убеждениями. Но россияне не дураки. Они прекрасно понимают, что не каждую шляпу следует надевать себе на голову и что даже самый грозный пес боится плетки. А уж плетка у нас всегда наготове!
С гневным лицом, словно его не порадовал шум, который вызвало среди журналистов заявление о плетке, Брык двинулся по лестнице на второй этаж к еще закрытому входу в зрительный зал.
А журналисты снова схватились за блокноты и ручки, включили диктофоны, потому что в холл стремительно вошел Худобин. Весь из себя напомаженный, расприче-санный, наглаженный и при попугаистом галстуке.
Оглядевшись, Худобин прямиком направился к лестнице, по которой за минуту до него поднялся Брык. И уже занося ногу на первую из ступенек, ни на кого не глядя, выдал:
— Бойтесь данайцев, предлагающих дружбу! Ибо ни один вчерашний друг, став врагом, не нагадит так, как вчерашний враг, набившись в друзья. Всех перевешаем, рсех, всех, всех!
…Поскольку фестиваль, скромно названный «Все звезды», был посвящен столетию кинематографа, то сцену драмтеатра оформили под кинопленку, так что основное действо должно было происходить как бы в одном грандиозном кадре, над которым жирным серебром красовались цифры 100.
Заметим для особо любопытных, что никто из заполнивших подновленный и пышно украшенный гирляндами живых цветов зал не имел никакого представления о том, как будет проходить открытие. Что в общем-то не принято. Поскольку хотя бы актеры, рассевшиеся в партере, но должны были знать, что от них требуется. Ведь не может же открытие обойтись без парада, скажем так, виновников торжества! Раз фестиваль актерский, то актеры должны выйти на сцену. А для того, чтобы выйти на сцену торжественно, с подобающим величием, они должны знать: когда, как, кто за кем, ну и так далее. Сами понимаете.
Но никто не посчитал нужным познакомить их со сценарием открытия даже в самых общих чертах. И это было странно.
Странно? Председателю братства это показалось не только странным, но подозрительным. А после того, как какой-то заджинсованный тип, отрекомендовавшийся Поцелуевым, самым нахальным образом стал выпроваживать его из-за кулис, улыбчиво обещая, что все будет тип-топ, хоккей и полный финиш, а посторонним здесь делать нечего, Заваркин вообще очумел и чуть не треснул от негодования по швам.
Это кто здесь посторонний? Он???
Да вы сами-то кто такой? Откуда взялись, и кто вас сюда пустил? С какой стати вы тут раскомандовались?
Любой другой на месте Поцелуева от пафоса и праведного возмущения, с которым все это было сказано, от крутого напора Заваркина стушевался бы и попятился, А заджинсованному — хоть бы хны!
Возликовав и довольно потирая руки, он игриво спросил:
— Вы хотите знать, откуда я взялся?
И почти вплотную приблизившись к уху не успевшего отпрянуть Заваркина, что-то быстренько прошептал. Совсем короткое слово.
Какое именно? Этого мы и предположить не беремся. Однако судя по тому, как густо покраснел председатель братства, произнесенное Поцелуевым слово было чрезвычайно нежным. Иначе с чего бы Заваркину краснеть как от неожиданного признания в любви?
Пока он, краснея, собирался с мыслями, заджинсованный сказал:
— Раскомандовался же я здесь потому, что назначен сэром Девелишем Импом распорядителем церемонии открытия. Еще вопросы имеются?
Имя сэра Девелиша Импа пыл Заваркина поумерило, но прямо так сразу сдаться, отступить перед сомнительным типом помешал гонор.
Вот он и поинтересовался:
— Вы подтвердить это чем-то можете? Документ у вас какой-нибудь есть?
Поцелуев побледнел, схватился руками за голову, взвыл, как восточная женщина у тела покойника и, закачавшись из стороны в сторону, запричитал:
